[indent]Нехотя, и всё же, бесчисленное количество раз он ловит себя на одной и той же мысли, которая проскальзывает в его сознании от взгляда на Кайро, от его слов, от их действий. Стой они в переулке в ожидании, когда аппарация подхватит их, схлопнув в пространстве или находясь в доме друзей, рассматривая старые фотокарточки. Она зудела ненавязчиво, — впрочем, возможно, до момента, пока волшебник не останется наедине с собой и своей головой — как настукивающий методично ритм давно забытой песни, слова которой было так сложно вспомнить, но зато мелодия то и дело обрывками появлялась в сознании.
[indent]Сколько всего могло бы быть иначе, напиши он то злосчастное письмо.
[indent]А если истории с письмом недостаточно, Эдмонду ничего не стоит, особенно после слов Каура, вернуть себя к размышлениям о трусости и абсолютном неумении выбирать приоритеты; или как иначе можно назвать его боязливое беспокойство, что ему плюнут в лицо, как только увидят на пороге в ресторане Лос-Анджелеса. Судя по вчерашнему и сегодняшнему дню, а так же считывания эмоциональной составляющей с них обоих, Мейерса бы приняли с распростертыми объятиями. Что не равносильно, разумеется, начатым с порога отношениям, шанс на которых был стёрт им же самолично по окончанию школы, но он с удовольствием остановился бы на «малом» для кого-то, но таком важном для него.
[indent]Недостающей на протяжении стольких лет дружбе, по ощущению их самих утерянной навсегда, а по знаниям Вселенной — поставленной на паузу.
[indent]Слегка нервозное ощущение и зажатое чувство в груди волшебник оставляет при себе. Легче ведь от этого всё равно никому не будет. Пусть Мейерс ничего не говорит, выполняя своё обещание волшебнику рядом — никакого самокопания, заставить себя перестать думать ему так и не удаётся. Единственное, на что стоит надеться, так это что Эдмонд умудряется делать это с достаточно непроглядным выражением лица.
[indent]Вторая мысль, словно лучиком света выглядывающая из под бескрайних облаков — это пройдёт. Перестанет тянуть душу ощущение тяжести от прожитых без Каура дней не потому, что от этого можно отмахнуться, как будто бы это не важно. Эдмонду хотелось верить в то, что они смогли бы вдвоём, с большим и одинаковым желанием, нагнать упущенное, наполнить пустоты новыми воспоминаниями. Разве им остаётся что-то ещё?
[indent]Мейерс прыснул себе под нос, выходя за пределы дома четы Грэмов, бросая любопытный взгляд сначала на кассету в его руках, а затем и на Каура, по итогу всё равно расплываясь в тёплой улыбке:
[indent]— Что я там сказал? «Да, Тео — синоним лёгкости!»? — Эдмонд опускает ладони себе на коленки, чуть-чуть сгибаясь вперёд, тяжело вздыхая. Спустя несколько часов диалог о прошлом, где Грэм и Каур работали вместе, остался далеко позади, а то и не казался Эдмонду сегодняшним. Он улыбается, дёргая подбородком вверх, находя взглядом Кайро.
[indent]Редок тот человек, ходящий по земле, как Теодор Грэм — это Мейерс определил и для себя как в их первую встречу, так и в последний месяц, что уж говорить о подтверждении, полученном от Каура. Канадец на деле был полностью согласен с мнением волшебника рядом: он ведь и сам был в довольно разбитом состоянии, когда встретил Тео, и пусть их жизнь не сплелась в дружеско-крепкий узел, как это произошло у магов, молодой британец умудрился оставить тёплый отпечаток и на сердце Эдмонда. Неудивительно, что рыжеволосый дёрнулся в Англию, как только его позвали поработать в качестве реставратора. 
[indent]В который раз он убеждается, что время в хорошей компании летело, не останавливаясь ни на секунду.
[indent]— Уж точно не по части ужина. Честное слово, я, возможно, и стал забывать, что такое выкатываться из-за семейного стола, но эти двое... явно знают своё дело, — выпрямляясь, он лишь на мгновение бросает взгляд себе за спину напоследок, а следом кивает Кайро головой, шагая рядом с ним, а следом и вовсе растворяясь в пространстве.
[indent]Вечерний Лондон сильно отличается от того, который они застали в самом начале их свидания. Прощаясь со своим отелем, он не может сдержать дурацкой улыбки, возвращаясь в самое начало дня. Пожалуй, не зря говорят, что первые события — эмоционально самые сильные: Мейерс, кажется, готов улыбаться даже камню и плитке, на котором стоял ещё с восемь часов назад, извиняясь перед Кайро за своё утреннее опоздание. Параллельно этому он то и дело возвращается к беспокойному звоночку, который волшебнику то и дело приходится будто бы зажать между пальцами, если бы тот был осязаем, чтобы избавиться от малейшего звука: ведь если бы Кауру было неудобно, он не стал бы звать Перегрина к себе в дом, верно? В конце концов, несмотря на вспышки близости и нарушение личного пространства на протяжении всего дня, они точно так же возвращались и к расстоянию, которое, как бы не хотел, невозможно сократить за такой малый срок. Эдмонд зажёвывает край губы, посильнее хватаясь за ручку своего чемодана, с беспокойством бросая взгляд на Кайро, ругая себя за то, что не настоял на отеле. Означало ли это, что он не хотел оставаться у Каура? Мейерсу не приходится думать над этим вопросом, заданном самому себе, дольше секунды: ещё как хотел.
[indent]Тогда к чему беспокойства?
[indent]И прежде, чем голова волшебника начнёт вновь выводить его на дорогу самоанализа и рассмотрение цитаты: «Хорошо там, где нас нет» — как единственную верную фразу по отношению к себе, он оборачивается вокруг, тут же раскрывая глаза пошире, открыто удивляясь.
[indent]— Простите, — Мейерс замедляется на секунду до полной остановки, бегая взглядом по домам района, как и дому, к которому подвёл его Кайро. Он щурится. Снова смотрит по сторонам, убеждаясь в правильности своего географического расположение, а затем не без ехидной улыбки, добавляет: — Вы, случаем, не министр Британии?
[indent]Объяснение всему не застаёт себя ждать, открывая Эдмонду и кое-какие свои воспоминания из прошлого, на которые волшебник никогда не обращал внимание. Он совсем не расстраивается от затерянных упоминаний о семейном благополучии Кайро, — если подумать, они вдвоём всегда находились в одной лодке, не обсуждая бизнес или финансовое положение своих родителей — однако теперь понимает, откуда в своё время взялся дорогой алкоголь на рождественском столе, присланный от четы Кауров и брошенное вскользь родительское упоминание о значимости фамилии друга. С удовольствием он слушает и про архитектурную часть, с украдкой смотря на волшебника весь путь, пока они идут от ворот до входа. С осторожностью Эдмонд переступает через порог, теряя любопытство и меняя его на очередной нервный глоток самого непутевого гостя только тогда, когда его друг подаёт голос для второй жительницы этого дома.
[indent]— Привет! И, — однако его бубнёж об отсутствии необходимости менять хоть что-либо уже никто не слушает, вынуждая его усмехнуться, посмотрев на Кайро, — По крайней мере, она не выглядит расстроенной тем, что ей придётся подождать с твоим рассказом от сегодняшнего дня, — он хитро щурится, — Или я не прав? — и пусть он успевает упустить возможность донести свой чемодан до комнаты самостоятельно, по крайней мере, хоть ехидничать в этом доме на традиционные вечера со сплетнями ему никто не запретит.
[indent]А если запретит, значит, правду сказал.
[indent]Он остаётся наедине с собой совсем ненадолго, усаживаясь на край кровати, оглядываясь вокруг, пообещав не заставлять хозяина дома слишком долго его ждать. Видимо, когда на протяжении жизни только и делаешь, что бежишь от проблем, пусть и из-за чувства страха, в моменте с полной остановкой, а то и разворотом на сто восемьдесят градусов, Судьба уже не хочет помогать так активно. Само наличие соседки дома у Кайро Эдмонда совсем не беспокоит, — как уже стоило догадаться, Мейерс, наоборот, чувствовал себя захватчиком территории —  однако...
[indent]Волшебник быстро меняет уличное на домашнее, в первую очередь освобождая тело и руки от длинного рукава, высвобождая все веснушки на свет благодаря простой майке. Мейерс ищет себя в ближайшем отражении, одёргивая пару прядей вверх, накручивая их в незамысловатую кудряшку. Он хмыкает себе под нос: не то, чтобы он считал себя принцессой, но резкая смена от отчищенной от любой пылинки одежды на свидание днём к пижамному виду выглядит точно так же, как и проснуться с утра ненакрашенной для многих девушек. 
[indent]— Ты ведь жил здесь и в детстве выходит? Так забавно осознавать, что живя в Лондоне, я ходил здесь с семьей, не зная, что будет ждать меня в будущем. Не успел сказать, — оказываясь рядом с Кайро и Алиной, он мягко улыбается, — Здесь очень уютно. А библиотека? — прикладывая ладонь к груди, он поджимает губы, облегчено вздыхая, — Мир никогда не пропадёт, пока есть люди, которые хранят книги в таком количестве, — если кто-то думает, что он не успел заглянуть в святую святых по мнению Эдмонда в каждом доме, тот плохо его знает, — И качестве.
[indent]Стоило догадаться, что Мейерсу потребуется время, чтобы наплыв вопросов, который свалится на него, будет непривычен хотя бы первое время. Канадец вежлив, отвечает на всё настолько детально, насколько может, — а именно стараясь не спрашивать себя дважды, насколько интересным это может быть двоих его собеседникам — и едва ли можно было сказать, что чувствует себя неловко или неудобно. Возможно, ему так только кажется? Единственное, от чего он не может себя избавить — это то и дело смотреть на Кайро; пусть компания Алины ему нравится, но он бы отдал всё ради того, чтобы иметь возможность провести ещё чуть-чуть совместного времени наедине с магом до своего вылета.
[indent]Мейерс, впрочем, не ожидает двух вещей. Первое — насколько алкоголь умудряется развязать ему язык, где в моменте он уже не замечает, как наваливается на столешницу верхней половиной тела, подставив себе ладонь под подбородок, смеясь и поддакивая Кауру, когда дорога уводит их в сторону, на тропинку прошлого. Второе — что одно из таких событий, абсолютно не связанных с историей двух мужчин. Точнее, только одного из них.
[indent]И как он мог не связать? Всё начинается как простое человеческое желание услышать то, что спрятано на кассете, а закончилось неожиданным щелчком в голове Эдмонда Мейерса: Теодор и Кайро были вместе. Были опорой, поддержкой, спасением друг в друге; какой же Перегрин непроглядный дурак!
[indent]Но почему он не стал рассказывать? Он не задаётся таким вопросом по отношению к Грэму и очень быстро одёргивает себя, в надежде найти правду в единственном логичном объяснении — никоим образом он не хотел и не будет осуждать решение волшебника оставить часть правды для себя без необходимости рассказать о своей жизни в первый день их возвращения на знакомые рельсы. В самом деле, если исключить их свидание, не рассматривая их каждое прикосновение друг к другу во время их прогулки как желание оказаться ближе из-за очевидной симпатии, они... не виделись столько лет. О многом не говорили или не знали.
[indent]И возможно, Кайро и не рассказал бы об этом в ближайшее время, не окажись и Алина, и Эдмонд настолько любопытными.
[indent]Он дослушивает песню без единого звука со своей стороны, не находя никаких слов, как мог бы среагировать на слова девушки. Быть честным, ему и вовсе страшно пошевелиться: волшебник впервые чувствует себя словно не к месту. Сродни ощущению залезть носом в не своё белье и оказаться пойманным с поличными. Наверное, больше всего его удивляет то, насколько подруга Каура не сразу улавливает изменение настроения, а когда, таки, понимает, что происходит избавляет их от своей компании, пугая Эдмонда ещё больше. Брошенная Алине фраза звонко звучит и в голове самого мага, вынуждая прикусить свой язык, хотя он и не пытался ничего сказать: так сказать, заранее.
[indent]— Кайро, ты не должен был, — тут же вырывается у Мейерса, хоть он и тут же замолкает: он и сам привстаёт, считывая беспокойство волшебника напротив. Ему совсем не хочется, чтобы Кайро чувствовал себя обязанным ему что-то объяснять, особенно, под давлением; Перегрин и вовсе ловит себя на мысли вернуться во времени, когда они выходят из дома Теодора, чтобы задержаться там на секунду на ещё одну дополнительную минуту для уточнения, что это за кассета такая и что за содержимое на ней находится. Может, тогда бы у Кайро было больше возможностей для понимания, с кем её слушать, а с кем — нет?
[indent]— Послушай, это выглядит так, как выглядит, — Эдмонд старается звучать тихо и подбадривающе, мягко улыбнувшись. Волшебник садится обратно на своё место, неловко покачнувшись из стороны в сторону, — Не то место и время — я всё понимаю. Это наша первая встреча за столько лет, конечно ты не... — он замолкает, осторожно поджимая губы, теряя «должен мне что-либо объяснять», понадеявшись, что оно считается и без очевидных слов. По столу прокатывается негромкий звук проехавшегося стекла по поверхности — это Мейерс крутанул бокал из под вина в своей ладони в попытках занять свои руки хоть чем-то, вместо того, чтобы заламывать себе пальцы под столом. Маг чувствует, как Каур сдвигается с места и приближается, но не сразу ловит себя на том, что он оказывается так близко, пока пытаясь придумать, что сам Эдмонд мог бы сделать, чтобы вернуть их обратно к настроению до всей этой ситуации.
[indent]Удивление отражается на его лице сразу же, как только мужчина напротив решает заговорить и не заканчивает, пока не доносит свою мысль полностью. Всё то время, пока Каур говорил, канадец смотрел на него чуть снизу вверх, бегая взглядом по его лицу. Ему хочется перебить и сказать, что ему не стоит бояться его, прикоснуться к нему чтобы передать, что он здесь и он... понимает.
[indent]А затем в который раз от слов Кайро мужчина приподнимает брови в удивлении, чувствуя, как сердце подскакивает к горлу моментально, в кончиках пальцах рук ощущается тонкое покалывание, а к щекам приливает краска. Нравится. Ему хочется прижать собственные ладони к своему лицу, чтобы попытаться избежать очевидных эмоций на своём лице, в то время, как он должен думать и настраивать себя совсем на другой разговор; Эдмонду приходится положить ладони на свои коленки, чтобы не положить их на плечи волшебника напротив, встряхивая его в немой просьбе дать ему хотя бы секунду для лишнего вздоха.
[indent]Нравится. Их ноги соприкасаются и Мейерс моргая несколько раз, смотрит вниз, задерживая свой взгляд прежде, чем вернуть его обратно к лицу Кайро, приглашающего его на... второе свидание?
[indent]— Для начала, — всё ещё чувствуя, как горят его щеки, он тактично приподнимает бровь, — Дать мне вставить хотя бы одно слово между делом было бы, — Мейерс тепло улыбается, осторожно кивнув головой, — Очень кстати. Ты ведь знаешь, что я не из тех, кто будет перебивать, — и это была чистейшая правда.
[indent]Как и всё последующее, что скажет Эдмонд:
[indent]— Во-вторых, — задирая палец, он прокашливается, будто бы готовя его к такому же длинному монологу, который он заряд Мейерсу, но быстро опускает плечи, — «Соврал» — это слишком громкое словно, не сильно применимое в нашей ситуации, где ты решил опустить факты своей личной жизни, не готовый делиться с ними в первую секунду с нашей последней встречи. И более того, Кайро, — осторожно проскальзывая по подушке своего стула чуть ниже, опираясь на едва согнутой ноге пяткой в пол, теперь и сам утыкаясь в него коленкой, ненавязчиво толкает его сильнее, стараясь заглянуть ему в глаза: — Давай договоримся, — он улыбается, — Что ты поделишься со мной всем, что боишься рассказать тогда, когда сам почувствуешь в этом необходимость. Спросишь меня, и я с уверенностью тебе отвечу, что я выдержу твою правду. Каур, одна из прелестей быть взрослыми — это понимание, как устроен мир, хотя бы чуть-чуть больше, чем будучи подростком. Мне уже не пятнадцать. — он усмехается, — А я ещё и начитанный, знаешь сколько историй знаю? С Буковски себя сравниваю, страшный человек, — пытаясь отшутиться до конца, Мейерс улыбается шире, качая головой из стороны в сторону.
[indent]— В-третьих, на всякий случай напомню, что сказал вчера об Алине, что скажу сейчас и о Тео: я думаю, тебе стоит гордиться тем, что ты смог остаться с некоторыми из своих бывших в хороших отношениях, не боясь этой правды, даже... даже на первом свидании, — он пожимает плечами, легонько тарабаня по столешнице, а затем стягивая свои ладони вместе на коленках. Эдмонд вздыхает, украдкой смотря на него: ему ли не знать, насколько сложно это бывает?
[indent]А ведь и у самого Эдмонда есть такой опыт, но он намеренно не даёт проникнуть ни одному из картинок из прошлого во главе с Ивоном в происходящее сейчас. Едва ли для него есть время и после.
[indent]— В-четвёртых, ты ничего не испортил. Я ничего, надеюсь, тоже? Я прекрасно провёл время, Кайро, — он улыбается, — И учитывая нашу историю и то, как и ты нравишься мне, я не мог мечтать о большем, — Мейерс ехидничает, вновь осторожно толкая его своей коленкой, а следом и вовсе отталкивается от пола, оказываясь на ногах. Он опирается на барную стойку локтем, чуть склоняя голову вбок, — Получается, второе свидание? — Он официально не мог ничего с с собой поделать, кроме как по-дурацки радоваться таким простым вещам, как слову «свидание» по отношению к себе и человеку, который вызывал в нём самые трепетные ощущения на земле.
[indent]Эдмонд замолкает, позволяя себе секунду-другую для того, чтобы сделать пару свободных вдохов и выдохов. На каждый из своих пунктов он закрывал палец, и теперь остался с последним, готовым превратить его ладошку в кулак. Однако вместо этого он разжимает свою ладонь, со всей осторожностью кладя её рядом с Кауром, прежде, чем накрыть его своей.
[indent]— Что угодно, говоришь, — его голос звучит чересчур задумчиво, будто бы Мейерс не знает, о чём просить и действительно размышляет об этом, как о самом сложном вопросе во Вселенной. В секунду он поднимает подбородок, на редкость прямолинейно и без всякого страха смотря в глаза Кайро, — Я попрошу тебя только об одном: тебе придётся простить меня за то, что я сейчас сделаю, — и с этим словами он виновато улыбается, осторожно приближаясь, явно готовый нарушить все личные пространства, которые Каур так контр-продуктивно оберегал от него весь день.
[indent]На мгновение ему даже кажется, что ему никто не позволит, и Эдмонд на секунду теряется, однако, по всей видимости, зря. И когда он, наконец, находит себя целующим волшебника, приложив ладонь к его щеке, его сознание полностью отключается, более не готовое перемалывать ни одну толковую и бестолковую мысль.
[indent]По всей видимости Вселенная всё же устала подставлять им подножки на каждом шагу, иначе он никак не мог объяснить, как оказался так близко к человеку, о котором мечтал ещё на школьной скамье; подросток Эдмонд мог бы умереть счастливым, узнай, как закончилась его печальная история с никогда не полученным ответом на его письмо-признание.
[indent]Что будет дальше — у Эдмонда Мейерса не было никакого ответа. Сейчас, уперевшись спиной в барную стойку и обнимая Каура, он не мог думать о чём-то далеком: действительно ли они увидятся через две недели, сколько ещё свиданий им удастся пережить, есть ли у волшебников какое-то совместное будущее — это животрепещущие вопросы. Сейчас же Перегрин ловил себя на чём-то более приземлённом: что перехватывает плечи мужчины сильнее прежнего, думал о мягкости его губ, о том, как всё сжалось внутри до тяжести в лёгких, но не том чувстве, от которого ему бы хотелось избавиться.
[indent]И всё же, пусть голова кричала: «ещё», всё хорошее когда-либо заканчивалось; Мейерс находит расстояние для себя достаточное, чтобы смочь посмотреть Кайро в глаза, но не настолько, чтобы перестать чувствовать тепло его тела рядом с собой. Маг молчит с мгновение, осторожно прикусив нижнюю губу. Он перекладывает ладошку на грудь Каура, аккуратно побарабанив по нему пальцами, тихо произнося:
[indent]— Извини, но я соврал, сказав, что не мог мечтать о большем. Мог. Этом, — он волнительно улыбается, уходя на секунду глазами прочь, — Если ты хотел сбежать, а я тебе не дал, то я — свинья и мне очень жаль, — он смотрит на него исподлобья, — Но все эти твои: «Воспоминания, что вытаскивали из глубин тёмных мыслей», — Перегрин намеренно цитирует мага напротив практически слово в слово, находя почву под ногами только благодаря возможности присесть на свой стул, а затем резко разводит руками, звонко хохотнув, тут же краснея — хотя едва ли предыдущая краска с щек успела сойти на нет полностью — Сразу выпрыгиваю из штанов, Каур, — и пусть в каждой шутке есть доля правды, в случае с мужчиной напротив...
[indent]Стоит прямолинейно спросить, какая доля всё же больше. И сам Эдмонд едва ли сможет ответить, не подавившись сердцем.

Подпись автора

сегодня я нравлюсь себе чуть больше, чем вчера
возможно это связано с тем, что я перестал жить в постоянном напряжении

⎯⎯ искать виноватых в зеркальном отражении ⎯⎯

[indent]Будто бы каждый человек, в том числе Перегрин, жил с мыслями о моментах. Моментах, когда ты смотришь в темноту и ловишь себя на мысли, что внутри него живёт что-то, то давно уже нужно было отпустить. К этому ощущению привыкаешь и если подумать, он даже не осознавал, где оно стало частью его самого — не болью, не тоской, а просто... фоном. Будто старый, слегка пожелтевший лист бумаги или давно сломанная пластинка, которая явно не будет работать, но волшебник продолжал хранить это без видимой причины.
[indent]И так он проживал год за годом, убеждал себя, что такой момент, как их с Кайро встреча — невозможен. Не может быть такого, что реальность согнется под весом его мечтаний и позволит им стать правдой; и раз за разом, ему приходилось отпускать — сотни попыток, где по итогу мысль становится настолько привычной, практически неосознанной, механической. Пока наконец, вот он, Эдмонд Мейер, думал — научился! Он стал взрослым, он понял правила игры.
[indent]Да только по итогу, надолго ли? И цикл повторяется по новой, где приходит суровая реальность — оно всё ещё там. Ничто не исчезло, не умерло, оно просто тихо ждёт, греясь в уголках души, не тратя сил или внимания.
[indent]Просто существуя.
[indent]Так было всё это время — столько лет подряд, месяц за месяцем, неделя за неделей; думать о том, где Каур сейчас, что он делает, думает ли о самом Эдмонде так же, как и он о нём. И тогда ты ловишь себя на мысли — а что если? А что если не всё потеряно? Что если когда-нибудь, через год, через пять, через десять, этот мир решит пошутить и развернёт тебя лицом к тому, от чего ты столько лет отворачивался? И ведь Эдмонд не ждал больше. Не строил планы, особенно, после своей поездки в Лос-Анджелес; жил так, словно этого никогда не случится. Но там, внутри, глубоко, остаётся это крохотное, тёплое чувство. Ожидание без срока годности. Просто возможность того, что однажды — пусть даже случайно, пусть даже мимолётно — всё может быть иначе.
[indent]Ещё чувствуя тепло на своих губах от поцелуя, фактически ощущая всем своим телом помятость одежды после смены траекторий своего существования в пространстве минутами ранее, наблюдая за таким же румяным Кайро перед собой, Эдмонд чувствует, как что-то тёплое поднимается в груди. Это нечто новое, но в то же время знакомое, будто он вернулся в тот самый возраст, много лет назад, когда ещё не успел испортить себе жизнь сомнениями. Эдмонд легко и просто усмехается, как когда-то давно, и смотрит на Каура с неожиданной уверенностью, а реакция волшебника напротив на его слова и вовсе вынуждает чёртиков в его глазах запрыгать с большим движением.
[indent]А зря. Кто же знал, что мужчина не даст ему болтать слишком долго — впрочем, Перегрин знал или хотя бы мог предположить — и оказываясь вновь слишком близко, вынуждает своим взглядом и словами проглотить Эдмонда язык и стать ещё более пунцовее.
[indent]Мерлин как же он хорош.
[indent]— О, значит, выпрыгивание из штанов — строго после цветов? — произносит Мейерс, находя в себе смелость. Чуть склонив голову набок, Мейерс сбивает губы вместе и приподнимает брови вверх, всё же смотря на мгновение в сторону, — Интересный у тебя порядок вещей, Каур.
[indent]Глаза снова ловят его взгляд, вынуждая его улыбнуться шире. По волшебнику видно, что он не хочет отпускать этот момент так легко; разве его можно за это винить, спустя столько лет ожиданий?
[indent]— Ну что ж... — медленно выдыхая, Эдмонд пожимает плечами и оперевшись на барную стойку, задумчиво почёсывает подбородок пальцами, — Пожалуй, у меня есть две недели, чтобы решить, какие цветы тебе подойдут, своей готовкой я тебя быстрее отпугну.
[indent]Отставив осторожно от себя бокал, явно потревоженный их недавним столкновением с барной стойкой, — от воспоминаний по его телу снова пробегает приятная дрожь — он то и дело украдкой смотрит на Кайро, то и дело пытаясь считать чуть больше, чем мог увидеть на самом деле. Внезапно весь ворох мыслей, который пропал в момент поцелуя, возвращается с полной силой, но вовсе не тревожными мыслями. Пожалуй, всё это повлияло на него не хуже, чем кружка кофе, и мгновенно отрезвев и проснувшись, чувствовалось, что Мейерс готов был пойти и на второе, и третье свидание подряд, несмотря на физическую усталость после длинного и активного на пешие прогулки дня.
[indent]Правда, в очередной раз ожидания сталкиваются с реальностью: самолёт рано утром, и каким бы энергичным он не чувствовал себя сейчас, когда эйфория от случившего начнёт утихать, несколько часов перелета подряд точно заберут из него все соки, волшебнику придется только надеяться, что он выживет чисто на энергии всех светлых чувств, привезённых с Англии.
[indent]— Так, значит, ты всё-таки заметил, — усмехаюсь, мельком бросая взгляд на те самые кухонные часы, прежде чем снова вернуться к нему. — Честно говоря, не думал, что доживу до дня, когда Кайро Каур снова будет напоминать мне о необходимости спать, — привычкой читать книжки допоздна Перегрин страдал ещё в самой школе. Он помнил утра, когда сползая лицом по ладошке, он пропадал в снах с сюжетами прочитанного за ночь и только короткие тычки под бок могли пробудить его и вернуть взгляд в сторону преподавателя, вот-вот готово заметить очередные темные круги под глазами молодого студента.
[indent]Пусть он поднимается следом, но делает это нехотя; ещё несколько раз он переспрашивает а точно ли им нужно куда-то идти. А вино ведь ещё не допито. А может стоит прибраться за собой. Стоит ли ему пожелать спокойной ночи Алине, это ведь так невежливо! Может быть, он хочет ещё чуть-чуть обсудить книги, которые они сегодня приобрели? Или рассказать ему историю о своей квартире чуть-чуть больше? Он донимает его настолько долго, насколько Каур ему позволяет и даже в момент, когда на него прикривают в попытке остановить этот цирк, Эдмонд не сдаётся так быстро, натягивая на себя самое непробиваемое выражение лица на свете.
[indent]— Кто знает, — говорит задумчиво он, оглядываясь по сторонам и пожимает плечами. Взгляд сам собой цепляется за глаза Кайро, за эту почти возмущённую искренность. — Вдруг это всё было частью хитроумного плана? — продолжая уже тише, будто между делом. — Ты закроешь дверь, а я останусь здесь, пересчитывая минуты и задаваясь вопросом, не стоило ли задержаться ещё хоть на пару из них?
[indent]Он едва заметно пошатывается от его толчка. Эдмонд словно взвешивает что-то в своей голове, готовый, наконец, согласиться с волшебником, вновь осматривая помещение.
[indent]— А если я скажу, что предпочту несколько лишних минут сейчас, чем завтрак утром? — тихонько спрашивает канадец, не отводя взгляда. Он улыбается тепло, с упрямой нежностью, как если бы он сам решал, как будет правильно. Волшебник мешкается буквально мгновение, но затем кладёт свою ладонь на его руку, осторожно потянув её на себя, чтобы избавить Кайро от сцепленного между собой замка. — Всего пара минут, — добавляя почти шепотом, Мейерс делает шаг в сторону кровати; он хочет отшутиться, что ни в коем случае не будет пытаться напасть на волшебника после того, что с ними произошло на кухне, но оставляет это в своей голове, лишь добавляя: — это ведь не так много, правда?
[indent]Вместо всего, он правда хочет показать, что Мейерсу не хватало его не только как человека, в которого был влюблен столько, сколько себя помнил с подростковой жизни, но и лучшего друга. Да, возможно, для кого-то они наговорились на год вперёд, если закрыть на паузу в пятнадцать лет, но быть честным, Эдмонду едва ли хватит всего лишь выходных, даже, если их разговоры сведутся до тем ни о чём. Поэтому как он не мог не радоваться маленькой победе в виде оставшегося Каура? И поэтому подкладывая уже руку под голову, стараясь играть на опережение, забалтывая его до того момента, пока и сам Кайро не станет погружаться в сон, прежде, чем отправиться в объятия к Морфею, успевает подумать: если бы он мог остаться в этом мгновении навсегда — он бы остался.
[indent]Он знал, что не всё изменится за ночь. Но, возможно, за эти несколько часов, когда мир и время позволяли им быть просто рядом, хоть и в молчании, Эдмонд надеялся, что на какое-то время они снова обрели то, искали. Он так точно.

ДВЕ НЕДЕЛИ СПУСТЯ, КОНЕЦ ИЮНЯ

[indent]В тёплый июньский день, субботний Нью-Йорк снова жил в своём привычном ритме, а Эдмонд спешил по улицам Парк-Слоуп, заворачивая за угол для трансгрессии, ощущая лёгкую панику в груди. Летний воздух был насыщен жаром и ароматами, везде слышался гул, и несмотря на его шаги, стоит ему переместиться, и вынырнуть в нужном направлении, всё казалось таким медленным, таким далеким. Он торопился к Кайро. Каждое движение ускорялось, потому что каждый шаг приближал его к моменту, который он ожидал больше, чем мог бы признаться самому себе. Суета улиц, шум машин, толпы людей — всё это было чем-то далёким, пока он не вырвался из потока и не оказался перед тем зданием, которое стал искать глазами каждую минуту. Несколько секунд на передышку, короткий бросок взгляда на себя в отражении стекол отеля, и вот — Эдмонд Мейерс вежливо кивает головой швейцару, чуть нервно оглядываясь по сторонам, дожидаясь, когда тяжесть двух недель исчезнет.
[indent]А переживать было о чём, и что не скажи, но Кайро Каур заставил понервничать канадца так, как он давно не. Довольно быстрое прощание с вызовом ему удобного, но очень одинокого способа удалиться из его квартиры на путь в аэропорт было только началом, что не стоит говорить о десятидневном молчании и достаточно убедительном очерке не встречать его на месте, а подойти к его отелю в нужный час. И настолько, насколько Эдмонд старался не подключать к потоку своего сознания тревожные мысли, у него не всегда получалось сдерживаться: может быть, он не хочет его видеть? Тогда зачем он сюда едет? Логично — увидеться с Мейерсом. Провести с ним время, пойти на обещанное свидание, как они и договаривались; однако параллельно этому назойливая мысль то и дело крутилась в его голове, когда он возвращался к фактам на своих руках — как на счёт  желания проявить своего рода уважение к их старой дружбе, и сообщить на месте о невозможности продолжения их отношений, а не делать это посредством переписок?
[indent]Он чертыхается себе под нос, недовольно притопнув на месте в который раз за неделю; с каких пор он терял голову так легко, придумывая себе сценарии с худшим концом? Мейерс искренне верил в лучшее — верил всю жизнь, как оказалось, и всё же... он знал, откуда росла эта тревога.
[indent]От тотального нежелания испортить хоть что-либо, даже если они только-только встали у истоков.
[indent]— Кайро! — он не может сдержать широкой улыбки, когда, наконец, находит того, кого искал глазами; груз действительно пропадает, и Эдмонду кажется удаётся сделать даже вздох полной грудью прежде, чем сделать шаг-другой вперёд, не останавливаясь до момента, пока он не оказывается возле волшебника близко, и не спрашивает разрешения, как сделал это первый раз, для объятия; на деле, Мейерс готовится сделать куда более тёплый шаг по отношению к Кайро со своей стороны, однако запинается на полшаге от осторожного и мягкого похлопывания по плечу. — Я так счастлив, что ты здесь! — задерживая руку на его спине на лишнюю долю мгновения, мужчина продолжает улыбаться, оглядывая его с ног до головы. Стоило ожидать, что он не изменится колоссально за две недели разлуки. 
[indent]Кайро здесь. В Нью-Йорке. Ради него? И они идут на свидание. Цветы в руках Мейерса это только подтверждают.
[indent]Цветы!
[indent]— Это тебе, — поднимая небольшой букет из красных роз, он тут же посмеивается и лишь на секунду бежит от взгляда Каура, чтобы посмотреть на него прямо, — Извини, если кажется банальным, но в свою защиту, я вдохновлялся нашим первым разговором за много лет и Экзюпери, — протягивая ему цветы, Эдмонд смущенно поправляет явно более укороченные волосы с его поездки в Англию. Первым делом, что волшебник сделал после долгого пребывания вдали от дома — это подстригся, возвращая локонам более прыткую и пружинистую фактуру. — Есть ещё кое-что. Это глупость, но, я подумал на случай, если ты не захочешь носить торжественно цветы с собой весь день.
[indent]Волшебник вспоминает насколько был тронут любимым десертом, приготовленным Кайро для него, что не мог не попытаться сделать что-нибудь в ответ. И пусть он не мог похвастаться талантами к готовке, как и малейшим воспоминаниям о любимых цветах Каура, полагаясь полностью на свою собственную импровизацию, — и, по всей видимости, харизму на случай, если он ненавидит красные розы так же сильно, как и половина населения — кто он такой, если не попробует?
[indent]Поправляя воротник полурастегнутой рубашки, он занашивает пальцами во внутренний карман пиджака, чтобы достать небольшой мешочек.
[indent]— Вот, — протягивая тот магу, он улыбается, — Мини-версия. — Он старается больше ничего говорить на этот счёт, но всё равно с любопытством задерживает свой взгляд на Кауре, с надеждой, что ему понравится. Волшебник бы сказал, что не был фанатом мелкой моторики и работы, которая вынуждала его сидеть скрюченным в одном положении на протяжении долгого времени, но обманул бы и себя, и окружение вокруг. А эта брошь в виде одной розы с её красным бутоном, зелеными лепестками и длинным стеблем была одним сплошным удовольствием, зная, кому он планировал её отдать.
[indent]Прежде чем подумать о том, что перешёл какие-то границы всего дозволенного для первых минут свиданий, заявившись с физическими подарками, помимо традиционных, он с любопытством спрашивает:
[indent]— Как ты добрался и чувствуешь себя? Как прошёл... — он запинается, тут же стараясь свернуть с дороги и задать вопрос иначе, чтобы не казаться навязчивым, но вспоминает о просьбе Кайро не делать предисловий для любых вопросов, позволяя себе закончить: — Вчерашний день? Этот отель! — отрывая на мгновение взгляд от волшебника, оглядывая фойе и зону отдыха для посетителей и их ожидающий, канадец удерживается от того, чтобы присвистнуть, — Никогда прежде здесь не был, но выглядит очень впечатляюще. Ты...
[indent]Чувствуя, как скачет всем телом: взглядом, речью, размахивая руками — Мейерсу приходится дать себе чёткую команду к остановке, прижав ладонь к своей груди. Он нервничал весь путь сюда, всё утро, вчерашний день, как и все четырнадцать дней с момента их расставания на пороге квартиры Каура. Задержав взгляд на Кайро, Эдмонд чуть сдвинул плечи, будто снимая с себя тяжесть. Он глубоко вдохнул и почувствовал, как внутри наконец немного успокаивается, хотя напряжение оставалось. Он точно знал, что ему нужно время. Не для того, чтобы отвлечься, а чтобы почувствовать, что не теряет связи с этим моментом, с этим человеком. Этот день был долгожданным, и каждый шаг в нём был важен.
[indent]— Я даже не знаю, что и думать, когда ты просто стоишь рядом, и я хочу, чтобы всё прошло хорошо, как будто я с тобой впервые, — он едва заметно замолк, снова отводя взгляд, чтобы избежать излишней прямолинейности. — Ты не представляешь, как я рад, что ты здесь.
[indent]Он старается встретиться взглядом с Кайро, и в этот момент Эдмонд чувствует, как всё напряжение вдруг исчезает. Хотя и не до конца, но сейчас, в первую очередь, ему важно было просто быть рядом.

Подпись автора

сегодня я нравлюсь себе чуть больше, чем вчера
возможно это связано с тем, что я перестал жить в постоянном напряжении

⎯⎯ искать виноватых в зеркальном отражении ⎯⎯

[indent]Иногда его поражало, насколько просто оказывается невозможное. Словно всё, что было когда-то невыносимо далёким, вдруг становится до смешного обыденным. Эдмонд знает — это просто возраст, и всё же, ему хочется иногда забыться, и открыть глаза будучи подростком, который не думал, что встретиться с кем-то, с кем ты виделся на другой стороне океана совсем недавно, а теперь здесь, в городе, в котором живёшь будет так легко.
[indent]Кайро стоит перед ним, здесь, в Нью-Йорке, как если бы это была вещь простая, но попрежнему очень хрупкая. Как если бы их жизни действительно снова могут пересекаться не только в воспоминаниях, но мысль эта была настолько непривычна, что Мейерсу хочется задержать дыхание, будто двинься он, и сдвинется мираж следом, пропадая. Однако когда он встречается глазами с Кауром, ничего не меняется. Никто не пропадает, отчего улыбка на лице Эдмонда становится только шире.
[indent]Он усмехается — почти по инерции, как будто отрепетированный жест, который помогает не смущаться ещё сильнее. Хотя — куда уж. Он и так, кажется, раскрылся навстречу ветру, как весенний одуванчик, готовый разлететься при малейшем порыве. Щёки горят. Конечно, от спешки. Конечно.
[indent]Сказать что-то в ответ, достойное, остроумное, лёгкое — казалось бы, самое простое. Но язык вдруг становится неподъёмным. Вместо этого он качает головой, чуть отступая назад, чтобы посмотреть на Кайро внимательно. Долго. Слишком долго для простой встречи. Недопустимо долго для кого-то, кто не знает, можно ли теперь брать его за руку.
[indent]Что уж говорить о чём-то более близком.
[indent]Эдмонд опускает взгляд к своим ботинкам, притопнув негромко, будто это поможет ему действительно почувствовать себя таким, каким увидел его Кайро и вспоминает строки, прочитанные когда-то — может быть, в библиотеке на Манхэттене, может быть, в метро, между станциями: «Нет очарования, равного нежности сердца.» И Джейн Остин, разумеется, говорила не про таких, как Мейерс — тревожных, застенчивых, неуверенных. Едва ли у него было столько очарования, о котором писала женщина.
[indent]— Ты… — Эдмонд окидывает его взглядом, а затем качает головой из стороны в сторону, смущенно посмеиваясь. — Кайро, ты драматизируешь! И я считаю, совершенно зря. — хитро щурясь, он улыбается только шире: — уверен, у тебя даже в толстовке вид человека, которому подаётся солнце в пригоршнях.
[indent]Волшебник мягко улыбается, осматривая его. Возможно, он чуть-чуть себя недооценил? Может, ему стоит подумать хотя бы о небольшой робкой надежды: вдруг та крупица очарования — именно это и есть то, что Каур в нём замечает? В конце концов не то, что ему было что ещё предложить в ответ. Однако то, что он говорит, волшебник считает истиной, и ни за что бы не подумал, что Каур выглядит недостойно. А мысли, по какой единственной причине он бы отправил волшебника переодеваться, он оставляет при себе.
[indent]А то поперхнуться сердцем здесь ещё не хватало, когда вы видитесь впервые за две недели первые пять минут.
[indent]Он чувствует взгляд Каура на себе — тот, от которого хочется закрыться и остаться под ним навсегда. И именно поэтому он сразу прячет глаза, бросает взгляд в сторону, словно кто-то подловил его на самой нелепой уязвимости. Или прочитал мысли. Пиджак он машинально приглаживает, словно это действительно решает дело. Как будто аккуратная складка спасёт его от ощущения, что он снова не дотягивает. Что рядом с Кайро, он, Эдмонд Мейерс, всего лишь... как он сам себя иногда называет, мысленно, со смесью иронии и нежности, бумажный человек. Складчатый, сложенный из старых цитат и чужих идеалов, дрожащий от сквозняка. Волшебник гонит свою тревогу прочь, цепляя себя крючком за одну мысль, что несет его вверх.
[indent]Всё-таки он здесь. Всё-таки Каур — напротив. Всё-таки день только начинается.
[indent]А в их планы он действительно вложился! В то время как для Каура эти две недели казались одним мгновением как он заметил, для Эдмонда каждый день был тщательно отмерен, выверен и заполнен мыслями о том, как сделать их встречу незабываемой.
[indent]Он тщательно продумывал каждый миг, ведь это его шанс — показать Кауру город, который давно стал его домом. Казалось бы, сможет ли он его удивить? Волшебник явно приезжал сюда не раз, но что значат эти повторные визиты по сравнению с тем, чтобы пройтись по улицам вместе? По крайней мере, он надеялся на это чувство. Пока впереди лишь первые минуты, наполненные легкой неловкостью и робкой надеждой, он думает — до прогулки нужно ещё дожить; главное теперь не разочаровать. Поэтому он то бежит взглядом, то смотрит на Кайро, когда тот смотрит на его подарок.
[indent]Не разочаровал.
[indent]В глубине души Эдмонд подозревал, что мог бы сделать больше — более остроумно, более красиво, более уверенно. Но сейчас, наблюдая за тем, как Кайро держит в ладони маленькую розочку, он впервые позволил себе тихую надежду, что даже этого достаточно.
[indent]— Получается, подготовился? Говорят, второе — важное на подсчет, — отшучивается мужчина, находя чем и когда ответить Кайро на его шутку раньше, что вынудила его только смущено отвести глаза прочь и неловко посмеяться. — Не переживай, — ему ли не знать, что такое, когда застают врасплох: или это не Кайро принес ему баттенберг? Кивая волшебнику головой, он остаётся на месте, незаметно проводя пальцами по волосам, поправляя выбившиеся кудряшки и заправляя часть за ухо, а затем прикладывает ладошку к щеке. Всё ещё горят. Надежда на то, что он не будет ходить рядом с ним красным весь день тает с каждой секундой.
[indent]На мгновение он смотрит прочь, к окнам и пробивающемуся солнцу, чертыхаясь себе под нос. Возможно, с такой погодой, у него есть ещё причина, почему кожа не скажет ему спасибо.
[indent]Как будто бы он и так не покрыт веснушками с головы до пят.
[indent]— Конечно, — едва слышно отзывается он на просьбу волшебника, и голос его звучит явно ровнее, чем сердце внутри.
[indent]Он делает шаг вперёд, позволяя себе быть ближе, чем обычно, хотя в груди всё сжимается, будто кто-то ввинчивает в него пружину. Пальцы находят край ткани и аккуратно подбирают его, чтобы зацепить булавку — но это оказывается сложнее, чем ожидалось. Всё внимание сбивается с координации, как только он различает тонкий, тёплый запах духов.
[indent]Не надо было вдыхать так глубоко. Не сейчас.
[indent]Роза дрожит в его пальцах, будто улавливая это нервное, скрытое волнение. Он не смотрит Кайро в глаза — знает, что не выдержит. Вместо этого концентрируется на движении, на том, чтобы застёжка вошла ровно, не зацепила кожу, не уколола — хотя какая разница, если сейчас ощущение от близости волшебника само по себе почти физически ощутимо. Как тогда, когда мужчина напротив помогал ему со шлемом для мотоцикла, только вот уровень усложнился. Он даже успевает беззвучно извиниться, как если бы по причине, что возился так долго. Стоит только ему почувствовать едва слышный щелчок, он кивает головой, говоря ёмкое:
[indent]— Вот так. Должна держаться, — улыбаясь, он всё же не может скрыть радости от того, что подарок пришёлся Кауру по вкусу; он конечно верил в такт и вежливость, однако надеялся и на то, что Кайро не стал бы обманывать его так уж открыто, надевая то, что выглядело плохо. А когда следом он ещё и подтверждает вслух, то мужчине не остаётся ничего, кроме как улыбнуться ещё шире. Правда, среагировать рыжеволосый не успевает, как и сделать шаг назад. Кайро опережает его и тянется к его волосам, совсем невесомо, двумя пальцами. Лёгкое движение, которое почему-то бьёт в солнечное сплетение с такой точностью, будто прицелено. Вновь сжигает уши, щеки.
[indent]— Да, хватит было терпеть эти заросли — вот что такое, когда работаешь в подвале у Тео с Эвелин и не видишь света, — произносит он с чуть дрожащим голосом, со смущенной улыбкой, почти на автомате, потому что если не вставить шутку — утонет. И всё равно голос выдает его больше, чем хотелось бы, — Но спасибо, — говорит он теплее, а следом — тише: — Ты так говоришь, будто тебе нравится, что со мной происходит.
[indent]Хотя ему было бы интересно знать, каким он нравился ему больше всего; с длинными волосами? Или короткими? Удивительно, что сами предпочтения Мейерса к людям всегда были размыты — не то, чтобы он мог похвастаться каким-то типом. Пусть он знал, что женщины его не привлекали, но в остальном, словно бы смотрел на людей сквозь призму их души. Он улыбнулся, взглянув на Кайро мимолетно.
[indent]Он был тому отличным доказательством.
[indent]Всё внутри замирает, когда Эдмонд с подачки волшебника ловит осознание, что и правда не замолкает ни на секунду. С одной стороны, он слышит, с какой мягкостью это сказано, как будто не упрёк, а наблюдение, однако он всё равно чувствует легкий укол стыда. Мейерс чуть сжимает пальцы, будто пытается удержать своё желание быть возбужденным настолько, чтобы не давать никому вставить и слова. Он усмехается себе негромко под нос, качнув головой. А ведь все эти скороговорки и желание заполнить каждую паузу вылезают, чтобы не слышать, как громко бьётся собственное сердце.
[indent]Когда Кайро говорит про Нью-Йорк — его Нью-Йорк — Эдмонд впервые за всё это утро позволяет себе посмотреть прямо ему в глаза, не убегая взглядом. Не быстро, не отрывочно, а с какой-то наивной уверенностью, как будто если смотреть достаточно внимательно, можно понять, где тот момент, в котором всё стало возможным. Пожалуй, одно дело самому думать об этом, а другое — получить подтверждение, что Каур действительно мог бы выбрать любого другого гида, но по итогу остановился на рыжеволосом мужчине напротив.
[indent]— Ты не удивишься, но мой Нью-Йорк — это в основном книжные лавки, кофейни да винтажные магазины, где хранятся старые картины или мебель. Впрочем, обещаю, что постараюсь дать тебе что-то помимо этого, — отвечает он мягко, — Иначе получится, что в Лондоне мы подышали пылью, и что теперь, здесь тоже? Не дело, — посмеиваясь, Эдмонд послушно следует — движение, которое даётся ему всегда проще. Мгновение и Нью-Йорк предстаёт им во всей красе в то же мгновение, вынуждая волшебника прищуриться прежде, чем светлые глаза привыкнут к солнцу. На улице пахнет горячим асфальтом и сладким дымом из ближайшей кафешки. Гул города вдруг становится не глушащим, а будто поддерживающим — как аккомпанемент, а не шум.
[indent]— Так ты хочешь сказать, я сегодня встречаюсь с нелегальным жильцом элитной недвижимости? — он улыбается, на этот раз шире, легче. — Она-то в курсе? — Мейерс сам того не замечает, как на секунды представляет Кайро действительно сидящего где-то на последних этажах высотки, словно птица, свивший себе гнездо из того, что нашел на улицах мегаполиса. Честное слово, Эдмонд бы забрал его в ту же секунду, если бы только увидел сию картину воочию; у него, конечно, точно так же пахнет дома краской и клеем, если он открывает дверь в мастерскую нараспашку, как на нелегальной для обычных прохожих высоте, решивших исписать чужие фасады, но лучше так.
[indent]Он делает шаг в сторону, чтобы пойти рядом, и на мгновение замечает, как их тени ложатся на тротуар — почти сливаются, едва различимы.
[indent]Представляя между делом образ его кузины, Эдмонд не сразу отвечает мужчине. Он кивает — коротко, как будто просто фиксирует услышанное, — но при этом губы чуть прижимаются, взгляд становится рассеянным. Он продолжает идти рядом, но взгляд его уходит куда-то в сторону: на витрины, прохожих. Ни на шаг не сбавляя скорость, но внутри у него что-то едва слышно сжимается.
[indent]Он ведь спрашивал без задней мысли. Просто… подумал, что если Кайро уже был в городе со вчера, может быть, они могли бы встретиться. Совсем ненадолго. Просто бы пересеклись. Или он бы встретил его в аэропорту, просто проводив до отеля — Мейерс по себе знает, что такое длинные перелеты, и как они могут тяжело даваться. И это было бы... радостью.
[indent]Однако теперь, когда слышит: «не заметил, как прошли две недели» — не может не почувствовать, как остро разошлись их внутренние часы. Для него — это были долгие, насыщенные ожиданием дни. Для Кайро — мимолётные, почти незаметные; и он бы мог подумать, что ослышался, но ведь волшебник повторяет эту мысль уже дважды, что только подтверждает быстротечность его графика.
[indent]— А, это здорово! Конечно. — произносит он почти буднично, с тем самым спокойствием, которое тщательно учился носить в голосе. Ему бы хотелось спросить, что именно они делали, опять таки из-за собственного любопытства и желания узнать о жизни Кайро побольше, но волшебник себя останавливает.
[indent]Эдмонд бросает короткий взгляд на Каура. Скорее, знакомый укол сомнения: вдруг он один такой. Вдруг это тепло — только в его голове. Вдруг Кайро вовсе не скучал. Вдруг он слишком многого хочет. Он чуть дольше обычного смотрит вперёд, чтобы не пришлось встречаться глазами. Боится, что выдаст себя. Что дрогнет голос, и станет слышно, как глупо, по-детски надеется.
[indent]— Я просто подумал — может, ты был поблизости. Я бы, может, зашёл на минуту, но я понимаю, — он улыбается, без натянутости, но с тем выражением, в котором легко читается: он не просит, не требует, просто пытается не мешать. Не вторгаться. Быть достаточно лёгким, чтобы его можно было захотеть увидеть рядом — но не нужно было терпеть. Ему ведь и правда страшно. Не от того, что они не виделись. А от того, что теперь, когда встретились, может оказаться — он нужен гораздо меньше, чем думал. Молодой человек отвлекает себя и собственные мысли на необходимость свериться с названием улицы и их местонахождением. В самом деле, никто ведь не сказал ему ничего плохого, так почему он туда идёт? Мейерс кивает самому себе и сворачивает в проулок, а когда находит необходимую точку, с особой осторожностью предлагает свою ладонь Кауру для трансгрессии. Он смотри на их руки с долю секунды прежде, чем закрыть глаза, пытаясь сосредоточиться на необходимом месте, а не думать о том, что мог бы простоять уже здесь весь остаток свидания. Может ему стоит добавить ещё несколько точек в своей программе, если это позволит ему держаться Кайро ближе, чем метровые расстояния, оставленные для более удобного передвижения?
[indent]Эдмонд чуть улыбнулся — той самой тихой, искренней улыбкой, довольный реакцией на выбранное место. Он ощутил, как тепло Кайро, сжавшее его ладонь, словно запечатало момент между ними, и с трудом отпустил её, чтобы не казаться слишком навязчивым. Иногда казалось, что каждое прикосновение — это маленькое чудо, и не стоит его разрушать спешкой.
[indent]— Решил подстраховаться на случай, если дальше не понравится, — он огляделся вокруг — узкие улицы, плотно застроенные старыми домами, где каждый кирпич мог рассказать свою историю, но всё равно делящий свою территорию с рассаженной тут и там зеленью, словно маленький оазис. Это место казалось живым, наполненным невидимыми нитями воспоминаний, — Ты правильно понимаешь, иначе я был бы не Эдмондом Мейерсом, — кивает он головой в подтверждении, не задумываясь обхватывая себя ладонями под талию.
[indent]— Мои последние две недели… — Мейерс задирает голову к небу, ловя взглядом пролетевшую чайку. «Заполнены мыслями о тебе.» — звучит слишком прямолинейно. «Я не был уверен, что ты захочешь меня увидеть, и грустил, что не могу получить ответ на свои мучения.» — как-то драматично. Эдмонд вздыхает, коротко улыбнувшись: — были плотно забиты работой. Мой отъезд в Англию, конечно, повлиял, так что я пытался нагнать упущенное. Ещё виделся с кузиной Стеллой — птица редкая в нынешних краях, так что не перехватить её хотя бы на удачу было бы кощунством, — после встречи с ней у него всегда остаётся послевкусие, что Мейерс живёт самой скучной жизнью. Он недолго ещё разговаривает о себе, понимая, что тут и там практически врезается в свои переживания, что окажется слишком навязчивым. А ведь ему искренне хотелось поделиться о том, что последние пару ночей он и вовсе не спал, представляя весь тот путь, который продумал для него и Кайро наперёд. По итогу, он разве только успел кивнуть головой в сторону броши — вот ещё одно занятие за две недели.
[indent]Мейерс знает, что работы могло бы быть и меньше, однако волшебник намеренно закопал себя в бесконечные текста, требующие перевода, чтобы время пролетело быстрее. Прежде, чем сознание вновь подставляет ему подножку, он, наконец, переключается на обещанную экскурсию.
[indent]Вот где он чувствует себя, как рыба в воде.
[indent]Эдмонд шагал уверенно, показывая Кайро каждый интересный уголок, будто вёл по живой книге истории города. Его голос звучал то взволнованно, то тихо, когда рассказывал о необычных фактах, будто делился сокровищем.
[indent]— Знаешь, Хай Лайн построили на месте заброшенной железнодорожной эстакады, — он указал вверх, где ржавые рельсы сменились на аккуратную тропу и цветущие клумбы. — В 30-х годах здесь гудели поезда, но потом эстакаду оставили без дела, и только в 2009 году это пространство превратили в один из самых необычных парков Нью-Йорка. Мне всегда нравится, как город умеет переосмысливать себя, превращая старое в новое.
[indent]Он останавливался у каждого здания, заглядывая за углы, указывая на керамическую мозаику на стенах, на старинные арки, и с лёгким придыханием рассказывал, как эти дома пережили эпоху джаза и Великой депрессии, словно храня в себе целую жизнь. Он делится и странными историями со своих любимых лекций, как о фабрике по производству тканей, где поговаривают, что до сих пор слышны шепоты работников, которые работали допоздна, пока город не сменил ритм, шутя, что прекрасно их понимает.
[indent]— Я всегда думал, что в этих местах столько историй, что можно писать книги, — тихо добавил Эдмонд, — но иногда мне кажется, что всё это — только фон. Главное — кто рядом с тобой. — последнее впрочем, он добавляет ещё тише, заметно тушуясь, и продолжает говорить дальше.
[indent]И всё же, между своим восторгом, в котором ненавязчиво находит ритм спокойствия, Эдмонд украдкой поглядывал на Кайро, стараясь поймать его взгляд, ловить улыбку или хоть какой-то отклик. Но чем дольше длилась прогулка, тем сильнее в глубине души начинала тлеть тихая тревога, несмотря на то, что он мог увидеть: не наскучил ли он? Не слишком ли много говорит? В его голове зарождался тихий шорох сомнений, который он тщательно гнал прочь. Он боялся, что его усилия создать для Кайро особенный день могут не иметь того отклика, который волшебник хотел увидеть.
[indent]И эти мысли путали его, даже чуть-чуть раздражали, а то и вовсе злили; он одёргивает себя несколько раз, стараясь не сбиться с пути, но по итогу принимает взять себе минуту на передышку, стараясь сделать это незаметно для Каура. Они идут до момента, пока Мейерс не вывел Кайро к небольшому выступу с видом на город — лучший отвлекающий манёвр, ничего не скажешь. Внизу расстилался уже пройденный Хай Лайн — лента зелени и света, а дальше — Манхэттен, никогда не спящий, и светящийся даже днём. Эдмонд замедлил шаг и, в своих мыслях, не сказав ни слова, присел на скамейку у ограждения. Взгляд его устремился вдаль, где город будто дышал и жил своей, незаметной для прохожих, жизнью.
[indent]Он почувствовал, как сердце начинает биться быстрее, а в голове клубились мысли — путаные, тревожные, не желающие успокаиваться. Эдмонд снова пытается захватиться за мысль, что всё хорошо, что Кайро рядом, что он здесь и сейчас. Но чувства плотно мешались, заставляя сомневаться.
[indent]Мейерс понимает, что он больше не может прятать в себе беспокойство, осознав это резко — заданным вслух вопросом от Каура. Ему прилетает очередной стыдливый посыл; не зря боялся, что всё будет плохо, и по итогу ещё и станет этому виной? У него даже не находится сил отбиться, отмахнуться и сказать, что всё в порядке. Он пытается, но сдаётся так же быстро, как начинает.
[indent]— Мне кажется… — голос запнулся, он несколько секунд молчал, пытаясь собрать мысли в крошечный клубок, который можно было бы развернуть в слова. — Знаешь, — начинает он снова, но иначе. — Я пытался представить, как будет этот момент. Когда мы увидимся, когда я подарю тебе цветы, как мы пойдём куда-то. Как я возьму тебя за руку. Как ты будешь идти рядом, я буду постоянно смущаться, потому что не могу не, — Мейерс хмыкает, вздыхая, — Я думал об этом столько раз, находя время в промежутках всех этих дней, что думал сойду с ума, — волшебник упирается глазами в свои ладони, — И кажется, правда сошел.
[indent]Волшебник запускает руку себе в волосы, пытаясь убедить себя в том, что ему не нужно продолжать мысль. Всё хорошо. Ему нужно сказать именно это: «Всё в порядке» — и отмахнуться, как ни в чём не бывало, но он снова сдаётся, особенно, когда смотрит в лицо Каура.
[indent]— Тебе не скучно со мной? Или может я слишком много говорю? Я не слишком… я не знаю. Наверное, просто слишком много думаю. — Всегда думал. И даже пятнадцать лет назад это стало причиной, почему всё закончилось так, как закончилось для них, —  И я боюсь, что… что тебе со мной не так. И ты…  смотришь на меня и думаешь — зачем это всё? — он тоскливо дёргает уголками губ, тут же их роняя. Он вновь вспоминает проулок; а следом — его поездку, а после — их поцелуй, и становится пунцовым до кончиков ушей, отчего склоняется вперёд, уперевшись об колени локтями, перехватывая руками шею.
[indent]И Мейерс начинает тараторить.
[indent] — Мерлин, и вместе с этим, я чуть нас не отправил на другой конец Манхэттена, просто потому, что ты взял меня за руку. А брошка? У меня спирает дыхание, пока я стою рядом. И я не знаю, как спросить уже просто ничего? — Мейерс переносит ладони на лицо, сжимая себе переносицу, — Я не хочу показаться навязчивым. И мне кажется, что если я скажу, что хочу тебя поцеловать, — это будет слишком, и ты отпрянешь. Или просто подумаешь: «Вот он, спустя пятнадцать лет, такой странный.» И тогда я… не знаю. Я уже сказал, что ментально болен?
[indent]Сколько бы лет ни прошло, сколько бы ни попыток вырасти и стать другим — опытным, спокойным, взрослым, — рядом с Кайро, он снова ощущает себя мальчишкой, который впервые понял, что влюбился. Тем юным, кто не знал, как сказать об этом, кто прятал правду в глубине, боясь быть отвергнутым. Всё, что он с годами старательно выдавливал из себя — страх, сомнения, неумелость — вдруг возвращается. Тот страх потери — тоже.
[indent]Но есть внутри ещё одно чувство, в котором он на удивление находит успокоение. Там, где он убегает взглядом, он всё ещё бежит от страха, но это не пустая тревога, а что-то живое и настоящие — признак того, что чувства не исчезли.
[indent]Они ждали.
[indent]— Прости, — звучит он робко, пытаясь выпрямиться в спине, сесть ровнее, пытаясь найти почву под ногами, — я опять ужасный мальчишка, что портит нам свидание — уже второй раз, если честно. В первый я тоже наломал дров своим молчанием, — и не только им. — Я не этого хотел. С тобой рядом быть только сегодня, вот и всё. — Эдмонд замолкает, снова открывает рот, закрывает и сдаётся в третий раз. Как будто бы он выговорил всё, что его беспокоило хотя бы сейчас. Каур хотя бы будет знать, если решит отправиться обратно в отель, предварительно покрутив у виска пальцем, смотря на Мейерса.
[indent]А ведь всё, что он хотел сейчас — чтобы Кайро просто знал: он не торопится, не требует ничего и просто хочет быть здесь настолько, насколько тот ему позволил бы.

Подпись автора

сегодня я нравлюсь себе чуть больше, чем вчера
возможно это связано с тем, что я перестал жить в постоянном напряжении

⎯⎯ искать виноватых в зеркальном отражении ⎯⎯

[indent]Иногда Эдмонд ловил себя на мысли, что представлял города как людей. Например, Нью-Йорк — это как человек, который всё время говорит, даже если молчать ему в ответ. Он не спрашивает, готовы ли его будут услышать, а просто существует, шумный, разноголосый, будто написанный сразу на десяти языках. И если у Лондона тон эссеиста, то у Нью-Йорка, пожалуй, голос уличного поэта — хриплый, порой несвязный, но настоящий. Он улыбается, чуть склонив голову, будто вспоминает что-то забавное, а придя к какому-то выводу, торопится поделиться своими мыслями с Кайро:
[indent]— Тут всё звучит как проза, даже мусорные баки и коридоры в метро. Неудивительно, что у каждого второго в этом городе внутри припрятан роман, который он торопится выпустить: о себе, о бывших, о соседях по лестничной клетке. Иногда мне кажется, я живу на полке, рядом с чашкой несвежего кофе и немного усталой иронией.
[indent]Эдмонд на секунду замолкает, явно загораясь мыслями о писателях и их произведений, имена которых начинают всплывать в его голове, стоит только Кайро заикнуться о своём желании.
[indent]— Хайсмит, Фицджеральд, Капоте, даже Уортон — они все по-своему пытались ухватить ритм этого места. Но если честно, — он усмехается, — всё это теряется, когда я вспоминаю «Над пропастью во ржи». Только подумай, Сэлинджер ведь и не про Нью-Йорк напрямую, а для меня это книга именно об этом городе. Когда ты идёшь по Пятой авеню, пытаясь не распасться, как и герой-мальчишка. Я помню, как впервые её прочитал и подумал: вот он, текст, который надо прожить.
[indent]Он усмехается, краем глаза ловя выражение лица Кайро, и, сбавив тон, добавляет:
[indent]— Специально меня на лекции выводишь?
[indent]Он делает ещё пару шагов, смотрит вперёд — не на дорогу, а куда-то чуть глубже. Вопрос, казалось бы, случайный, но отозвался в нём неожиданным эхом. Он не раз задумывался об этом — не как о профессии, а как о способе что-то удержать. Переплавить чувства в язык, переживания — в ритм фраз, и позволить другим читать между строк. Но каждый раз останавливался. То не хватало времени, то уверенности, то казалось, что всё сказано до него.
[indent]— А писать самому... я не знаю. Ты ничего не упустил, всё ещё только скучные исследовательские работы, ничего более, — Эдмон мягко улыбается, смущённо поправляя прядь и уводя её за своё ухо, — Не знаю. Может, у меня и получилось бы. Но если и пробовать, то не ради сюжета. А ради того, чтобы кто-то, прочитав, подумал: я тоже так чувствую. Думаю, тогда бы я и осмелился.
[indent]Даже спустя года, он всё равно немного удивлялся, как легко Каур находит нужные слова, чтобы открыть в нём дверь — не приказывая или толкая, а просто подкинув ключ. Как будто Эдмонд — музыкальная шкатулка, и стоит Кайро коснуться её крышки, как заворожённый механизм начинает звучать. Это приятно, но пугает: в нём столько слов, что иногда становится стыдно от их количества.
[indent]Правда, иначе, чем следовало бы.
[indent]Настолько, насколько возможно, раз он сбивает плечи вперёд, падая на свои колени и вываливая на Кайро все свои переживания, не думая. А стоило бы. Эдмонд не решался повернуться к Кайро — боялся увидеть в его глазах усталость или желание уйти. В голове жужжала тревожная мысль: ну всё. Утомил. Переборщил. Все эти слова, выпущенные стремительно, как потоки из переполненной чаши, теперь казались тяжёлым грузом, который невозможно отложить в сторону. Он знал, что, сказал лишнего — слишком много, слишком быстро, слишком искренне.
[indent]Сердце колотилось так громко, что казалось, его слышит весь город. Эдмонд всё же ловит взгляд Кайро, тут же чувствуя поднимающееся удивление — тот был осторожный и внимательный, будто Каур боялся нарушить хрупкое равновесие, на которое они вместе опирались. В этих глазах не было отвращения, но в них читалась какая-то глубокая задумчивость, а может — и осторожность, словно волшебник пытался найти правильные слова, чтобы заглушить шум в голове Мейерса.
[indent]Или подобрать слова, как извиниться и оставить его здесь?
[indent]— Я стараюсь, — растерянно бубнит себе под нос волшебник, неуверенно дёргая уголками губ.
[indent]Он пытался найти что-то, что могло бы смягчить его собственное беспокойство, но внутри всё становилось только сложнее. От страха, что слишком много думал и говорил у него комок сжимался в горле. Казалось, что он заговорил не просто словами, а сомнениями Мейерса, которые он обычно прятал глубоко внутри. Старался, по крайней мере.
[indent]Прикосновение к щеке обожгло не хуже выговоров. Большой палец скользнул по коже — по линии, о которой Эдмонд даже не думал, пока на неё не обратили внимание. И всё вдруг стало слишком телесным. Слишком живым. Он вздрогнул от того, насколько много всего в одном этом жесте: успокоения, уверенности, желания, прощения, возможно.
[indent]И ожидания.
[indent]Казалось, весь воздух между ними натянулся, как струна — и если он сейчас отпрянет, она лопнет. А если поддастся — зазвучит так громко, что останется ярким звуком ещё на много минут. Фраза, прозвучавшая вслед за этим, вынуждает открыть его глаза только шире. Эдмонд, кажется, даже не сразу понял, что услышал. Только по взгляду. По интонации. По какому-то сдвигу в пространстве — будто всё остальное перестало иметь значение.
[indent]— А?
[indent]Он остался близко.
[indent]Тело будто само решило — дышать в этом касании легче, чем без него. Воздух между ними прогрелся от дыхания, наполнился электричеством, которое будто не рассеивается. Эдмонд откликнулся мгновенно, всем собой, без колебаний. Он бы поклялся, что слышит, как зашумела в ушах кровь. Как дыхание сбилось, как будто простейшее физическое действие — вдох — превратилось в задачу повышенной сложности. Щёки горели, уши тоже, и, скорее всего, ворот рубашки тоже вспыхнул бы от жара, если бы был хоть каплю тоньше.
[indent]Но отстраняться не хотелось. Да, это действительно происходит, и они по-прежнему сидят на скамейке, на улице, в этом городе, где есть люди, у которых, наверное, тоже есть глаза. Смущение шло рядом с теплом, не мешая ему, а только делая всё ещё реальнее, ещё острее. Любое прикосновение вызывало рой мурашек, вынуждало его ухватиться рукой за шею, плечо, колено — как если это поможет ему передать наэлектризованный разряд дальше. Каур держал его так, будто ничего не сломано. Будто можно быть вот таким — красным, сбитым, ломающимся от желания — и всё равно достойным.
[indent]Эдмонд чувствует, как сильная рука обвивает его, как пальцы скользят по спине, и всё внутри будто расплетается. Он сам тянется ближе, будто не может насытиться близостью — шаг за шагом, дюйм за дюймом. Прижимается грудью к ключице, бедром к бедру, ощущая, как легко Каур принимает его движение. Он зарывается пальцами в его волосы, как будто цепляется за него. Другой рукой крепко держит его ладонь, не выпуская; Мейерс даже не может сдержать кроткой улыбки в его губы одной мысли: пусть он не отпускает его.
[indent]Что он должен сделать, чтобы он не отпустил?
[indent]А он ведь хотел сам. И за руку взять. Хотел первым поцеловать его сегодня. Продумывал будто бы всё — до мелочей, до углов скамейки и теней от фонарей. Слово за словом, жест за жестом. Но что по итогу? Всё равно оказался тем, кого спасли. Кто сидел с вывернутыми наружу нервами и не верил, что можно так просто — взять, притянуть, поцеловать и ничего ему за это не будет. Без страха, что сделает что-то не так.
[indent]Мейерс почти не двигается, когда получает законную возможность хватануть ртом воздух. Только дышит, коротко, сбивчиво. Каур утыкается в него лбом и следом улыбается и чем ярче становится эта улыбка, тем сильнее у Эдмонда перехватывает дыхание. Он будто забывает, как нужно сидеть, куда девать глаза, как сжать губы, чтобы спрятать свою — такую же, совершенно счастливую, улыбку. Он кусает себя за уголок губы, совсем невольно. А потом зажмуривается на секунду, будто не выдерживает. Щёки пылают так сильно, что, кажется, их мог бы согреть и самый отчаянный январь, что уж говорить до летних месяцев в столице.
[indent]— Я… — голос выходит слишком тихим, будто он сам не решается говорить. А как? Эдмонд пытается снова подловиться на его взгляде и только негромко посмеивается над собой, качнув головой из стороны в сторону.
[indent]Ну всё, пиши пропало. Он улыбается так глупо, что почти готов спрятаться в ворот рубашки, если бы тот умел закрываться как капюшон. Всё внутри дрожит — от тепла, от взгляда, от всего, что уже произошло. Эдмонд слушает Каура, затаив дыхание, с ладонью всё так же в крепком замке. Слова вылетают неровно, и Мейерс сначала даже не сразу осознаёт, о чём именно речь — он всё ещё в этом странном, невероятно хрупком состоянии, в котором каждая эмоция дышит как оголённый нерв. Но когда до него доходит смысл, в нём что-то окончательно развязывается.
[indent]И именно в этот момент в голове вырисовывается нечто такое отчётливое, что, кажется, на секунду сердце действительно пропускает удар. Он не воображает даже — просто вспоминает о том, о чём думал и прежде, словно видел это когда-то во сне. Как было бы, если бы никто не мешал, если бы всё получилось давно. Если бы в их мире не было чужих глаз, чужих голосов, чужих рук, тянущихся к тому, что не принадлежит им. Тень плеч, перекаты дыхания, губы слишком близко. Руки, для которых не найдётся никаких запретов. Взгляд, в котором нет ничего, кроме него самого.
[indent]Его дыхание будто проваливается внутрь себя, и внизу живота начинает собираться то самое тугое, медленное напряжение — не острое, а глубокое, тяжёлое, почти болезненное в своей осторожности. Всё тело отзывается на это, сбивчиво, и если бы он сейчас говорил честно, то признался бы: не боится.
[indent]Совсем.
[indent]Ещё несколько недель назад он не позволил бы себе даже подумать, что это возможно. А теперь вот он — здесь, на скамейке, весь в его объятиях, красный, сбитый, с дрожью в запястьях, с жаром под кожей. И с каждым касанием всё менее одинокий, а наполненной жизнью. Каур сжимает его руку чуть крепче, а Эдмонд, наконец, поднимает глаза. Чуть медленнее, чем хотелось бы — как будто только нащупывает в себе смелость.
[indent]— Я… — он снова начинает, так же сбито, но теперь уже не отворачивается. — Ты… это прозвучит нелепо, но ты единственный человек, рядом с которым мне не страшно быть напуганным. Я… никогда не чувствовал себя в безопасности от того, как сильно кто-то может… хотеть меня? Понимаешь?.. — он замолкает на секунду, будто боится, что перегибает, но Каур не отводит взгляда, и это помогает.
[indent]— А сейчас, — он делает паузу, медленно выдыхая, — я чувствую себя… Хм. — он усмехается, опуская взгляд, запинаясь, — Ты точно знаешь, как меня вывести из себя. — и замолкает, глубоко вздыхая. Он слегка стискивает его пальцы. И едва слышно добавляет:
[indent]— У тебя получается. Джентльмен.
[indent]Эдмонд чувствует, как сердце его стучит всё быстрее — будто каждый вздох Каура прожигает внутреннюю тьму, где прятались страхи и сомнения. Его ладони дрожат, но он не отводит взгляда, ловит каждое слово, каждую эмоцию, что витает в воздухе между ними.
[indent]В его голове рой мыслей, но слова застревают где-то в горле. Эдмонд ловит себя на мысли, что всё это — словно какой-то абсурдный сон, где он сам плетёт паутину из сомнений и страхов. Он знает, что глупо винить себя в том, что накрутил всё в голове, словно режиссёр трагедии, которой не было. Это ведь совсем и не он, если подумать. Эдмонд Мейерс — всегда про радостную картинку, а не мечты фаталистов. Смотря сейчас на Каура, на эту живую, искреннюю улыбку и теплоту взгляда, он понимает, насколько неправильно представлял ситуацию.
[indent]Что, разве Кайро не хотел слушать его? Разве не он сам задавал вопросы, указывал на мимо проходящие здания, вслушивался в каждое слово, разглядывая в них смысл и детали? Как он бросал на него взгляды, принимал подарок, отшучивался и открыто флиртовал? Только дурак мог бы не заметить этого — а, видимо, Эдмонд оказался именно таким.
[indent]Внутри него разгорается тихое чувство вины, которое словно оседает тяжёлым грузом на плечах, и Эдмонд отгоняет его подальше, пряча в глубине себя, чтобы не омрачать этот редкий момент радости. Он не скажет об этом вслух — зачем? Каур здесь, рядом, а значит, пусть лучше этот груз останется в тени, пока их сердца бьются в унисон.
[indent]Однако и совсем ничего он сказать не может.
[indent]Он медленно сжимает ладонь Каура, и в этом жесте — вся нежность и теплота, которую он способен дать. Едва слышно, почти шепотом, он начинает:
[indent]— Кайро, Я… очевидно не осознаю, — неловко он пожимает плечиками, тихо посмеиваясь, — Я просто боялся, что эти недели без тебя — это не просто время, а пропасть, которая может нас разорвать, даже если всё выглядело хорошо. У меня было хорошо, но, — Мейерс отводит взгляд.
[indent]Внутри что-то тихо жужжит и тревожит — это старое чувство, которое он давно привык прятать под толстым слоем рационализации и отговорок. Он мог бы сейчас копаться в причинах — искать в памяти тот момент, когда впервые начал бояться быть слишком много для кого-то, когда стал учиться быть удобным, незаметным, чтобы не мешать, не занимать лишнего пространства в чужой жизни. Но сейчас, глядя на Кайро, слушая его голос и чувствуя тепло его руки, Эдмонд не хочет заглядывать в эту пучину сомнений.
[indent]Эдмонд почувствовал, как ладонь Каура осторожно отводит его пальцы к груди, отчего собственное сердце Мейерса застучало громко и ровно — настолько, что казалось, сейчас может выпрыгнуть наружу. Он замер на мгновение, ловя это чувство, и осторожно провёл пальцами по ткани майки Каура, как бы в ответ на тепло и близость.
[indent]Мысль всплыла сама собой, как тихое осознание: Каур ни в чём не виноват. Ни в том, что не поцеловал, ни в том, что что-то произошло не так — ведь именно он, Каур, оказался ему сейчас здесь опорой. Эдмонд мог лишь винить самого себя за все придуманные тревоги, но сейчас, глядя на него, понимал — это была его собственная темнота, навязчивая и лишняя.
[indent]Он покачал головой, словно отгоняя эту тень.
[indent]— С ума сошёл, значит? — тихо улыбнулся Эдмонд, чуть касаясь пальцами груди Каура и осторожно барабаня по ней, прежде чем опустить ладонь. — А что думаешь? Скамья была в этом уравнении?
[indent]Он смущённо посмеялся, чувствуя, что, может, делает это напрасно, учитывая прямолинейность Каура, но одновременно надеялся — возможно, именно это и нужно.
[indent]И в этот момент, чуть задыхаясь от неожиданного наплыва эмоций и внутреннего волнения, он едва заметно наклонился навстречу поцелую, который Каур подарил ему снова — мягкому, горячему и спасительному. Тело Эдмонда расслабилось в этом прикосновении, губы дрогнули от стеснения и радости одновременно. Он почувствовал, как по спине пробегает тепло, руки невольно сжали плечи Каура, будто пытаясь сохранить этот миг.
[indent]— Нет, ты... — тихо начал он, когда поцелуй отступил, — не потому, что ты не поцеловал. Мы ведь толком и не поговорили ни о чём прежде, чем я уехал, и даже тогда всё случилось невероятно быстро, хотя я так хотел провести с тобой как можно больше времени. И утром перед вылетом тоже.
[indent]Он сделал паузу, будто подтверждая без слов, что даже сейчас многое осталось недосказанным, но достаточно понятным.
[indent]— Наверное, когда-то давно я научился быть... удобным, — тихо, с лёгкой тоской в голосе, проговорил он, — не просить слишком много, не занимать слишком много места, чтобы не стать чужим. И иногда это чувство будто прячется где-то глубоко, чтобы вылезти в самые неподходящие моменты.. — он пожимает плечами, мотнув головой вокруг них, будто бы оценивая ситуацию, — Как только что.
[indent]Его губы слегка вздрогнули, словно готовясь к новым словам, но он замялся, будто пытаясь найти нужный тон, а когда понял, что делает, лишь незаметно даёт себе мысленный подзатыльник — не это ли только что привело их к его маленькому нервному срыву? В голове мелькала мысль — что теперь, после всего, он действительно хочет отплатить Кауру сполна, вернуть долг, даже если этот долг нельзя измерить словами.
[indent]— Хотя, — тихо, с небольшой улыбкой, почти беззвучно добавил Эдмонд, — теперь мне, пожалуй, стоит как-то это исправлять. Ведь так нельзя оставлять всё на полпути, особенно когда я задумал для нас целое свидание. Негоже заканчивать его на скамье, — он на мгновение посмотрел в глаза Каура, пытаясь передать в этом взгляде всю неуверенность и решимость одновременно, — Их ещё много, но есть одно особенное место, которое я хотел бы показать тебе прежде.
[indent]В глубине души звучала тихая надежда: чтобы этот день не застыл в нерешительности и сомнениях, что Эдмонд не испортил его тотально, не став словно тяжёлым грузом, который давно пора сбросить; поэтому поскорее он тянет его на себя, утыкаясь носом куда-то в щеку, оставляя кроткий поцелуй между ей и уголком губы, посмеивается и следом делает шаг в сторону.
[indent]Он бросает взгляд короткий на руку, переплетенную с рукой Кайро, мягко улыбается и смотрит прямо.
[indent]— А у тебя был шанс сбежать от экскурсии. Что ж, пеняй на себя, — тихо улыбнулся Эдмонд, несколько раз проведя большим пальцем по его теплой коже, — Теперь уж вместе.
[indent]Они продолжили путь по Хай Лайн, неспешно шаг за шагом двигаясь по узкой тропинке, ограждённой зеленью и городскими огнями. Эдмонд с большей убедительностью, как если бы нагонял упущенное, рассказывал про всё, что видел и его голос постепенно становился ровнее, теплее — словно каждая новая фраза отдаляла тревоги и страхи.
[indent]Он невольно ловил себя на том, как взгляд часто скользит к Кауру — к лёгкому изгибу плеча, к тёплым глазам, которые то и дело встречаются с его. Казалось, что с каждым касанием руки, к волосам или шеи, когда Каур ненавязчиво обращал на него внимание во время длинных монологов Эдмонда, — внутри что-то таяло и успокаивалось.
[indent]— Вот тут, — сказал канадец, когда не замечая пройденного расстояния и оставленного позади парка с железными дорогами, он останавливается на непримечательной улице, — Пойдём, покажу тебе!
[indent]Кафе встретило их необычным сочетанием — с одной стороны, высокие деревянные полки, плотно заполненные книгами разного формата и цвета. Твердые переплёты, пожелтевшие страницы, аккуратно расставленные тома — всё это создавалось ощущение библиотеки, хранящей века истории и знаний. Тусклый свет ламп создавал мягкие пятна на столах, подчёркивая текстуру шероховатой краски и старого дерева. В воздухе витал аромат свежесваренного кофе, смешанный с лёгкой кислинкой пергамента и запахом воска от запечатанных конвертов.
[indent]— Не знаю, успел ли ты проголодаться или нет, но у них хорошая карта еды и напитков, — он пропускает его вперёд, — Я часто бываю здесь, мне нравится атмосфера, — Эдмонд смотрел вокруг с трепетом, на ходу кивнув официанту, тщательно скрывая волнение.
[indent]Всё же внимание сразу притягивала противоположная стена: она была словно живая инсталляция — вся усыпана письмами, заметками и листовками, приколотыми булавками и прищепками, словно мерцающая паутина, сплетённая из чужих мыслей и чувств. Эти бумаги казались живыми — каждая несла в себе частичку чьей-то души, надежду, боль, тайну или признание.
[indent]Контраст был ощутим: с одной стороны — тяжёлая, осязаемая сила книг, с другой — лёгкость и эфемерность слов, запечатлённых на бумаге. И именно эта стена, наполненная письмами, была для Эдмонда самым важным местом — здесь, среди сотен чужих историй, висело и его собственное послание, крохотная часть огромного проекта, который соединял незнакомцев через время и пространство.
[indent]— Ты слышал что-нибудь про «The Strangers Project»? Они появились всего пару лет назад, и если честно, я искренне считаю, что это — одна из лучших немагических инициатив, — он улыбается, ведя его осторожно мимо столиков к едва заметно качающимся под воздухом помещения бумагам. Эдмонд остановился у письм стены, невольно втягивая воздух, словно вдыхая саму суть этого места и приглашая Каура заглянуть в чужие жизни.
[indent]Он скользил взглядом по разным письмам, ощущая, как в душе переплетаются самые разные эмоции — от тихой грусти до теплой надежды. Одно послание казалось пропитанным нежной тоской первой потерянной любви, его строки звучали словно шёпот: «Я всегда думал, что мы будем вместе навсегда, но судьба распорядилась иначе». В глубине груди что-то сжалось от этой знакомой боли. Чуть дальше мелькало письмо, которое напротив, словно луч света сквозь облака, обещало чудеса и от этой мысли на губах невольно играла улыбка. А вот одно письмо вызвало у Эдмонда лёгкий смешок — автор признавался, что однажды пытался научить свою кошку читать, и теперь кот ходит по дому с книжкой во рту, словно самый учёный зверь на свете.
[indent]Мейерс дожидается, когда взгляд Кайро проскользнет по аккуратно написанному тексту, почерк которого был знаком с школьных лет и когда он задерживается, Эдмонд осторожно кашляет от него с краю:
[indent]— Несколько недель назад я случайно встретил одного из создателей проекта, — начал он, голос чуть более серьёзный, — они тогда собирали новые письма для выставки, и я решил тоже поучаствовать. Это случилось как раз сразу после моего возвращения домой. Ну и, — очевидно занервничав сильнее, Мейерс смято улыбается, поправляя воротник своей рубашки, — У меня даже не было сомнений, о чём и, что главное, о ком, я хочу написать, — и после недолгой паузы, осторожно спрашивает:
[indent]— Что... думаешь?
[indent]Внутри Эдмонда тихо разгоралась лёгкая надежда — словно с каждой строкой, вложенной в то письмо, он пытался не просто оставить след, а подарить частичку себя, которой не хватало в разговорах, взглядах и прикосновениях. Ему казалось, что, передавая свои чувства через бумагу, он наконец-то мог обрести ту связь, которую словами так часто не удавалось выразить. И теперь, глядя на Кайро рядом, ощущая тепло его руки в своей, Эдмонд хотел верить как никогда: эта встреча — не случайность, а шанс начать всё заново, без страха и сомнений.

Подпись автора

сегодня я нравлюсь себе чуть больше, чем вчера
возможно это связано с тем, что я перестал жить в постоянном напряжении

⎯⎯ искать виноватых в зеркальном отражении ⎯⎯

[indent]Порой — и чаще, чем хотелось бы признаться — Эдмонду было невероятно сложно делиться своими тревогами. Не потому что он не доверял тем, кто был рядом, а потому что каждый раз причины были разные, а итог неизменно один: слова, оставшиеся на краю языка, тяжёлые, как камешки в кармане, тянули его вниз, не находя выхода. Когда речь заходила о книгах, о его работе, о ремесле — он всегда был первым, кто с готовностью рассказывал, объяснял, загорался, будто перед ним стоял самый чуткий слушатель. Но стоило разговору затронуть то, что таилось глубже — под слоем вежливой сдержанности и привычки быть «в порядке» — Эдмонд отступал. Что, если это ранит того, кто стоит напротив? Что, если это покажется переходящим все границы? Внутренний голос всегда был настойчив: «попридержи, пережди, переживи», — и он слушался.
[indent]Тем более, что в прошлом это почти никогда не заканчивалось ничем хорошим.
[indent]Но теперь Кайро стоял рядом. И, кажется, впервые за долгое время кто-то не требовал объяснений, не подталкивал и не торопил — а просто сказал: делись, если страшно. И Эдмонду действительно захотелось дать себе такую возможность. И сделать шаг. Один. Не так, как он сделал это минутами ранее, когда почти рухнул под тяжестью сдержанных чувств, которые довёл до точки кипения, уверяя себя, что справляется. Наверняка Кайро было ещё тяжелее наблюдать за тем, как он доходит до такого состояния в одиночку, верно? Этого ведь и правда можно было избежать.
[indent]Одно письмо, один вопрос, одна попытка сказать — «я боюсь» — и, может быть, не пришлось бы переживать всё это одному.
[indent]Мысль, лёгкая и быстрая, как дуновение, промелькнула: а ведь прошлые отношения Кайро тоже оставили в нём это. Иначе откуда взяться этому страху, что он — пугает? Эдмонд вдруг увидел его будто сквозь пелену прошлого, к которому не имел отношения, но которое почему-то защемило внутри. Он смотрит на Кайро, кивает ему чуть тише, сжимая его пальцы своими — ласково, но уверенно.
[indent]— Я поделюсь, — волшебник кивает ещё раз, — Обязательно.
[indent]Эдмонд почти удивился, насколько ощутимо его ладонь ожила в ответ на тепло Кайро — как будто даже тело, привыкшее сжиматься от слишком сильных чувств, наконец позволило себе не прятаться.
[indent]Иногда ему действительно хотелось уметь читать мысли на расстоянии. Это было глупым, почти детским желанием — из тех, что рождаются в тишине, когда слишком много времени проводишь наедине с собой. Мейерсу хотелось знать, думал ли Кайро о нём, скучал ли, вспоминал ли те ночные разговоры или прикосновения во время их первого поцелуя. Хотелось слышать ответы до того, как осмелишься задать вопросы. Потому что ждать — значило остаться с этой глупой человеческой уязвимостью, где ничто не гарантировано, и всё приходится выносить на ощупь, почти вслепую.
[indent]Он просто смотрит на него — так, чтобы запомнить каждую деталь, хотя уверен, что никогда не стирал это из памяти. Линию подбородка, дрожь ресниц, то, как меняется выражение лица, когда человек признаётся в чём-то важном. И, может быть, он не отводит взгляда чуть дольше, чем обычно, потому что в этом признании есть не только Кайро, но и он сам, Эдмонд, как будто ему на мгновение позволили заглянуть в ту часть жизни, в которой он всё ещё есть.
[indent]Каждый день.
[indent]От этой мысли становится немного теплее — так, будто где-то внутри распутался туго затянутый узел. Эдмонд прикусывает губу, слегка отводит взгляд в сторону, не в силах сдержать той самой глупой улыбки, которая предательски выдаёт всё то, что он обычно прячет между строк. Ему не привыкать к собственным волнениям, к буре под грудной клеткой, к голосу, что замирает в горле — но сейчас это всё кажется почти невинным. Почти.
[indent]Он успевает подумать, что, пожалуй, на этом смущение достигло апогея, что его голова со всеми фантазиями отработала своё дело. Что дальше уже некуда. Что вот — граница, где всё выдохлось, и можно спокойно вынырнуть. Но, разумеется, это не так, потому что когда Каур наклоняется ближе, Эдмонд чувствует, как земля под ногами уходит ещё немного. Метафорически, конечно. Или почти.
[indent]Он делает всё возможное, чтобы не показать, как внезапно становится трудно дышать. Как тело реагирует раньше сознания — напряжением в плечах, лёгкой дрожью пальцев, теплом в ушах. Он почти забывает моргнуть.
[indent]Если бы Мейерс мог выключить внутренний проектор, каким пользовались немаги для просмотров бегущих картинок, он бы, возможно, воспользовался этой опцией. Но сейчас, когда в голове начинают стремительно выстраиваться кадры — смех, крепкие объятия, пальцы на стекле панорамного окна, — он понимает, что уже проиграл. Потому что его голова, конечно, подхватывает эту пищу и превращает её в настоящую трапезу, с многозначительными взглядами и смазанными границами.
[indent]Эдмонд с усилием моргает, опуская глаза. Смущение накрывает его медленно, но тотально, как прилив: он снова кусает губу, прикрываясь почти вымученной улыбкой. Его единственная защита — это не сказать ни слова, но Мейерс не справляется даже с этим:
[indent]— Ага, ты ведь в курсе, что мог просто остановиться на «был ты»? — слабо улыбается, чуть морща лоб, будто это единственный способ спрятать охватившее его тепло, — Пентхаус с панорамой, говоришь... теперь мне жаль, что не предложение? — он хватает ртом воздух в последний раз, посмеявшись — не то над собой, не то над ситуацией.
[indent]Невозможно. Просто невозможно играть в честные разговоры, когда твой оппонент пользуется метафорами как клинками, и улыбается при этом, как будто ничего особенного не сказал. И волшебнику приходится постараться, чтобы перестать проигрывать непродуманные сценарии, как что-то из любимых стихов.
[indent]Иногда тревога тоже казалась Мейерсу почти поэмой, затейливой рифмой, которую он прочитал давным-давно, ещё до того, как он переступил порог тех залитых солнцем французских земель. Там он думал, что нашёл свободу — простор, где можно дышать, быть самим собой. Но свобода превратилась в плен — тихий, незримый, словно тень, которая мягко сжимала его плечи и шептала, что лучше быть удобным, лучше молчать, лучше гасить огонь в душе.
[indent]А ведь ему слагали красивые истории поначалу. Так красиво, что Эдмонд начал путать похвалу с любовью, требование с заботой, подстройку с партнёрством. Он научился угадывать желания раньше, чем они были озвучены, извиняться даже за тень усталости в голосе, благодарить за объятия, как за милость. Он перестал сначала мешать, потом — просить, а затем и вовсе быть.
[indent]Сейчас, рядом с Кайро, каждое прикосновение звучит тревожной прорехой в этой старой лепке: как будто тот, не зная, прикасается к его прошлому и невзначай освобождает от него. И Эдмонд едва удерживает равновесие, чувствуя, как что-то отзывается внутри тихой надеждой. Это как свет, который едва пробивается сквозь густую пелену заклятия, обещая, что можно не бояться ломаться и быть собой.
[indent]Так никто и никогда о нём не говорил. Так никто и никогда его не просил. Занимать место? Кайро? Такое, какое хочется? Он почти смеётся про себя — беззвучно, сквозь тепло, которое прорывается наружу в дыхании, чуть сбившемся от непривычной щедрости слов.
[indent]Он не знает, как ответить. И, кажется, не должен, только сбито улыбаясь ему широкой улыбкой. Потому что в этом нет вопроса.
[indent]И пусть Кайро уже убрал руку, пусть тёплое прикосновение к виску всё ещё пульсирует где-то на границе разума, Эдмонд не опускает взгляд долю мгновения, запоминая тот миг, когда почувствовал себя нужным. Отвлекается, представляя, как приносит когда-нибудь тому кофе, которое он любит, без запроса, с лёгким прикосновением к плечу. Или попросит остаться рядом, имея возможность облокотиться, пока Эдмонд будет читать очередное произведение. Или — словно впервые — не извинится за то, что делает или что спрашивает.
[indent]— В таком случае, пойдём, — негромко прокашливаясь, произносит Мейерс, — Нам ведь ещё столько нагонять, верно? Нас ждут все книжки этого мира, — и трудно сказать, он про настоящие, учитывая место, в которое он спланировал их отвести, или метафоричные. Но как будто бы одно другому не мешает?
[indent]Обо всех этих разговорах о шестнадцатилетних, Эдмонд и сам не сразу замечает, как постепенно уходит в воспоминания, попутно рассказывая Кауру про Нью-Йорк. Не в какие-то обрывки, не в сухие факты или даты, а в почти физическое ощущение того времени: как хрупкий свет зимнего солнца стекался сквозь окна библиотеки Ильверморни, выцветая на их руках, когда они сидели за одним столом, делая вид, что учат «Историю американской магии», хотя на самом деле спорили, чей акцент звучит страннее. Или как в какой-то вечер Эдмонд на спор пробрался в их гостиную и заснул прямо в кресле, укутавшись в одеяло, будто всегда был частью этой жизни, хотя просто хотел провести как можно больше времени с Кауром.
[indent]Он помнил, как Кайро приезжал к ним на каникулы — вежливый до невозможности, принятый ими тут же, как свой. Они катались на коньках, а потом отпаивались чаем на ступеньках его дома и при этом ели мороженое, делясь ложкой и смешивая вкусы, и от этого почему-то тоже было немного стыдно, но не потому, что кто-то смотрел.
[indent]Теперь, когда всё это возвращается, ему становится странно до дрожи. Эдмонд встречался со многими, он водил людей в музеи, в кафе, показывал им Нью-Йорк, рассказывал истории, которые казались ему важными. Радоваться такому простому — тому, что можешь поделиться чем-то своим, — было вроде бы естественно. Но теперь, когда он ведёт Кайро в одно из тех мест, которые действительно может назвать своим, в тихое кафе, где стены дышат старыми историями, — он будто замирает внутри, как если бы чувствовал, что воздух вокруг на долю секунды становится гуще.
[indent]Потому что это не как раньше.
[indent]Это не очередная история, которую можно уместить в пару абзацев или вычеркнуть без следа. Кайро — это не «кто-то ещё». Он тот, с кем Эдмонд не делился городом, а вплетал его в ткань воспоминаний, как будто каждая улица, каждый указатель, каждая стёртая ступенька становились частью чего-то общего, даже тогда, когда ещё не известно, будет ли это важно или нет.
[indent]Всматриваясь в эмоции Кайро, стоя рядом с ним во время прочтения, он отводит взгляд и негромко хмыкает себе под нос от одной простой мысли: едва ли это было удивительно для него, что именно вокруг Каура строился весь его текст.
[indent]Он знал, что этот момент настанет, но не знал, насколько он будет ощущаться.
[indent]Стоя рядом, вблизи от историй разных людей, и его самого, который сам же выложил перед ним — почти как внутренности на витрине — Эдмонд чувствует, будто всё внутри поднимается волной. Пока Кайро молчит, взгляд его блуждает по строчкам, неотрывный и сосредоточенный, Эдмонд едва удерживает лицо спокойным. Он не дышит полной грудью, будто если вдохнёт глубже, то выдохом сотрёт всё написанное.
[indent]Он не был уверен, правильно ли сделал, что вплёл в текст столько — не просто признаний, не просто деталей, а подлинной своей сути. Того, что не озвучивал даже самому себе. Чем дольше Кайро не произносил ни слова, тем труднее было отбиваться от нарастающей, клокочущей тревоги. Что если он перестарался? Что если обнажил слишком многое, чего просили не трогать? Что если теперь — снова — сделал шаг слишком близко и разрушил нечто зыбкое и только начинающее выстраиваться?
[indent]Всё хорошо. Он заставляет себя выдохнуть. И ещё раз. Прогоняет мысли. Пытается не смотреть, как Кайро читает. Пытается не думать о возможных вариантах реакции: от вежливого молчания до отстранённого «зачем».
[indent]Но потом Каур говорит, и Эдмонд почти позволяет себе выдохнуть свободнее, растягивает губы в улыбке и даже почти делает шаг в сторону, чтобы найти для них столик или открыть рот, чтобы вернуть разговор к еде. Это ведь ерунда, правда? Он ведь не хотел делать из этого что-то...
[indent]Каждая его фраза как трещина по зеркалу, в котором Эдмонд пытается удерживать образ: живой и откликающийся на чувства, тот Кайро, которое он видел перед собой всегда. Сердце Мейерса чуть сжимается от его боли — такой знакомой и такой чужой одновременно. Потому что она принадлежит не ему. Потому что это тот страх, который он бы хотел взять на себя, прижать, спрятать подальше от лица Кайро, но кто ему даст? А потом только думает — как странно, как безжалостно странно — что из всех слов, что он вложил в письмо, важнее всего оказалось то, что они читают теперь: друг друга.
[indent]Он ощущает, как за ребрами что-то чуть-чуть сдвигается, как книги на полке: это Эдмонд, пытается освободить место для новой истории.
[indent]— Иногда, — говорит он наконец, негромко, но с той ясностью, с какой выбирают первую строку перевода, от которой будет зависеть всё, — мне кажется, мы читаем друг друга как вымышленный текст. И чем сильнее боимся ошибиться, тем больше убеждены, что знаем, кто герой, каков характер, где кульминация. А вдруг — это черновик? Или вовсе не тот жанр, к которому привык?
[indent]Он улыбается — почти рассеянно, как человек, который из усталости забыл, где остановился в предложении, но не хочет перечёркивать написанное.
[indent]— Может, ты прав. Может, я написал не про тебя теперешнего. Про того, кем ты был, кем ты казался. Или, скорее, про того, кого я в тебе берег все эти годы. — Эдмонд ненадолго замолкает, вглядевшись в его глаза, словно пытаясь проникнуть в ту часть души, которую Кайро так осторожно прячет, — Я понимаю, как сложно тебе это признавать... Но какая разница? — Мейерс приподнимает брови, чуть сильнее сжимая его пальцы своими, — Даже если это всё про кого-то другого, это ведь не отменяет того, что мне хочется узнать тебя. Сейчас. Любого, кем ты стал. Потому что именно этот человек стоит передо мной. — Эдмонд делает лёгкий вдох и не отводит взгляда, думая, за что бы уцепиться — как будто именно этот момент, редкий, хрупкий, распахнутый, оказался неожиданно прост. — И это уже больше, чем я когда-либо надеялся.
[indent]Он не успевает подготовиться — ни к тому, как звучит голос Кайро, ни к словам, в которых уже нет места сомнению. Эдмонд краснеет почти сразу, ещё до того, как Каур заканчивает — щёки заливает предательский румянец, тёплый, смущённо-благодарный. И всё же он не опускает взгляд. Не прячется за извинениями, хотя и знает, что никогда не видел в себе писателя, коим его, видимо, в своих мыслях окрестил Кайро. Это всегда относилось не к нему, а к кому-то другому. К тем, кто умел называть чувства правильными словами с первой попытки. К тем, кто не думал по два часа над тем, можно ли поставить здесь точку, или стоит всё-таки запятую, а то и вовсе перестать перечёркивать лист за листом. Он мог провести неделю, переводя один абзац, и всё равно сомневаться, понял ли он его верно. Он знал цену словам — именно потому не верил, что способен подобрать хоть одно, которое кто-то захочет сохранить. И вот сейчас: его взгляд, голос и фраза, которая звучит как признание, разбивает всё его внутреннее сопротивление, оставляя вместо него что-то такое простое и ясное, вынуждающее его замереть.
[indent]Он не знает, как переживания шестнадцатилетнего мальчика и усталость тридцатидвухлетнего мужчины могли отозваться в ком-то ещё, но если Кайро говорит, что это так, значит… значит, он не ошибся. И Эдмонд в который раз позволяет себе поверить, что не только он всё эти годы нёс это чувство.
[indent]Мейерс так и не говорит ничего, по крайней мере, сразу. Просто разворачивается, делает шаг, как по начерченной линии, о которой давно знал. И когда расстояние между ними исчезает, Эдмонд поднимает руку, касается его плеча — легко, почти с изумлением, как человек, который долго помнил прикосновение и теперь пытается сверить: такое ли оно, как в памяти.
Он обнимает Кайро с бережностью, держась за него, как за самое важное и дорогое, что у него есть. Его руки ложатся на спину мужчины привычно, точно туда, где им и было место все эти годы, пока он не позволял себе думать об этом. Мейерс вдыхает запах его кожи, чувствует, как сердцебиение — своё и чужое — сплетаются в тихом, спокойном ритме, и впервые за долгое время в этом ритме для него нет тревоги.
[indent]Он не торопится. Не думает, куда это ведёт. Просто стоит так — в тишине, насыщенной всем, что нельзя было сказать словами. С закрытыми глазами, с лёгкой, почти невесомой улыбкой, как человек, который наконец оказался там, куда всё это время стремился. Когда он наконец отступает, делая полшага назад, канадец будто бы собирается что-то сказать, но вместо этого хмыкает — не раздражённо, а почти с улыбкой:
[indent]— Придётся что ли запастись чернилами, раз мне нельзя прекращать? — волшебник с аккуратностью поднимает пальцы к его лицу, осторожно заправляя прядь за ухо и оставляя ладонь на его щеке. Мейерс смотрит на него с теплотой, — Спасибо, Кайро. Я рад, если тебе понравилось, — и прикрыв один глаз, коротко прищурившись, мягко посмеивается. Ему кажется забавным, что они вдвоём каждый раз проводят возрастные параллели; Эдмонд не знает, когда этот резонанс ослабнет, но знает, что рано или поздно это случится.
[indent]И даже если нет, то едва ли это было чем-то плохим в его глазах.
[indent]— Не завтракал говоришь, — вспоминая, что вокруг них существует мир, возвращающийся к нему всеми звуками, тихими разговорами за столиками, звон стекла за барной стойкой, он роняет пальцы к его ладони, осторожно потянув его за собой, оставляя позади бумажную выставку, — Самое время выпить что-нибудь. Я с трудом могу представить тебя едва стоящим на ногах, если честно. Из нас двоих, — наконец, произносит он теряя прежнюю спесь драматизма, — Сломаюсь скорее я, чем ты, — и присаживаясь за один из свободных столиков, Эдмонд вновь теряется в их спокойных и свободных разговорах обо всём разом. Они заказывают завтрак — наконец-то — и пока официантка, с лёгкой улыбкой глядя на них, уходит, Эдмонд едва заметно выдыхает. Он откидывается на спинку стула и, слегка повернув голову к Кайро, начинает рассказывать о районе, в котором они оказались, о том, как это кафе стало почти книжной столицей для случайных прохожих.
[indent]Он указывает пальцем на несколько разных стеллажей:
[indent]— Эти я почти все прочёл здесь, пока обедал. А та полка, — он кивает, — практически полностью переставлена мной, когда я застрял здесь из-за непогоды. Мне кажется, оставь меня в таком месте на какое-то время, я рассортирую всё по жанрам, авторам и настроениям, — он говорит с той свободой, которая даётся только после долгого молчания — или рядом с кем-то, рядом с кем можно не прятать то, что другим может показаться странным.
[indent]Когда они заканчивают, волшебник с решительностью не позволяет никому покинуть стол, как было в Англии, пока счёт будет не оплачен им же. Из кафе они выходят в разогретый город, и Эдмонд, заранее запланировав всё, ведёт его в метро. Он не говорит, куда они направляются, только с чуть таинственной улыбкой покупает жетоны для старого маршрута, по которому сейчас уже не ездят обычные поезда. Они спускаются на платформу — пустую, тёмную, вырезанную из другого времени. Станция кажется забытой, но через несколько минут на путях появляется старый вагон с потёртой зелёной обшивкой и круглыми лампами над дверями.
[indent]В этом поезде, как и во всём этом дне, есть что-то сказочное. Что-то, чего не касалась спешка. В то время как сам Эдмонд держался его руки всё время: пока они шли, пока поезд дёргался с места или когда они выходили на станцию. Между делом он говорит тихо, почти шепчет — про то, как однажды мечтал быть машинистом, потому что ему казалось, что у них есть волшебная власть: доставлять людей туда, где их ждут. Он почти не умолкал, втягивая Кайро в разговоры, рассказывая истории, задавая вопросы, стараясь словить его взгляд и улыбки — та тревога, с которой он столкнул Каура ещё в первой половине дня, словно растворилась в воздухе, больше не появляясь на горизонте, как будто Мейерс совсем забыл, что это случилось — именно сегодня.
[indent]По итогу, задерживаясь в музее транзитной системы Нью-Йорка — в старом ангаре, переделанном в выставочное пространство, где прежние вагоны, светофоры, схемы, автоматы — собраны одной большой коллекцией, Мейерс в какой-то момент совсем теряется во времени. И когда день начинает тянуться в сторону вечера, но солнце ещё не решалось коснуться горизонта, он ведёт его к Променаду Бруклин-Хайтс — набережной, с которой открывается панорама Манхэттена.
[indent]— Как ты себя чувствуешь? Такие дни напоминают мне, что пора вылезать из своей мастерской и не держать кисточку по пять часов подряд, а может быть, хоть иногда выходить пешком за хлебом, — посмеиваясь, спрашивает Мейерс, вытягивая перед собой гудящие от длительной прогулки ноги, опустившись на подвешенные скамьи, исполняющие роль качель. Он чуть двигается, дожидаясь, пока волшебник окажется рядом. И когда Кайро садится, Эдмонд сидит ровно совсем недолго, по итогу, медленно опуская голову ему на плечо.
[indent]Лёгкий ветер с реки, далекий гул парома, редкие обрывки разговоров позади — всё это будто не мешает, а подчеркивает хрупкость момента.
[indent]— Знаешь, — начинает он тихо, глядя на едва заметно загорающиеся в отдалении огни города, который готовится к новому витку жизни, только теперь — ночному, — этот день кажется длиннее обычного. Не по часам, а по всему, что в него вместилось. Как будто мы уместили целую неделю в полдня.
[indent]Он чуть улыбается, будто вспоминая что-то важное, и тихо добавляет:
[indent]— Как говорил Пруст, — он прикрывает в задумчивости глаза, пытаясь собрать в своей голове цельную фразу и следом произносит её на французском, как если бы только что прочитал в книге. И тут же поднимает голову от плеча Кайро и поворачиваясь к нему, произносит: — Подлинное открытие не в том, чтобы обнаружить новые земли, но в том, чтобы видеть мир новыми глазами, — Эдмонд мягко поджимает губы, — Я надеюсь, у меня ещё будет много возможностей показать тебе ещё больше Нью-Йорка и своей жизни, Кайро, — искренне и с благодарностью заканчивает мысль волшебник.
[indent]Он на мгновение замолкает, будто возвращаясь в прошлое, на несколько недель назад. Его взгляд становится мягким и чуть рассеянным, где он проживает часы, проведённые с Кайро под листвой того парка в Англии, не отводя от мужчины сейчас глаз. Тогда всё вокруг наполнялось шёпотом ветра, звуками шагов по опавшим листьям, и первый раз тот взял его за руку, вынуждая Мейерса чуть ли не поперхнуться своим сердцем.
[indent]Вдохнув глубоко, Эдмонд наклоняется ближе, чтобы перекрыть расстояние между ними. Его пальцы осторожно касаются ткани майки Кайро, почти боясь причинить боль, но ведомые внутренним порывом притягивают его ближе.
[indent]Их губы встречаются в поцелуе — нежном и одновременно многозначительном, словно вся несказанная история, все слова, что они не произнёс за день, подводя их к этому часу, сейчас воплощаются в этом коротком, но насыщенном моменте. Эдмонд чувствует, как волнуется всё его тело, как в груди расцветает тихое, но глубокое тепло.
[indent]Мысли, что не прекращали бурлить в его сознании, внезапно замирают, словно растворяясь в мягком прикосновении. Всё отступает на задний план, уступая место одному лишь ощущению Кайро рядом. Медленно, почти инстинктивно, его ладонь скользит вверх — к затылку Кайро, затем мягко опускается на шею, будто оберегая, словно стремясь передать через прикосновение всю ту нежность и покой, которые он так долго хранил внутри. Это касание остаётся там, даже когда они отступают друг от друга, и он, позволяя себе перевести дыхание, негромко говорит, пока его глаза горят мягким светом:
[indent]— Помнишь ты читал мне отрывок из книги и потом взял меня за руку в Англии в парке? — он знает, что возможно это звучит глупо, но кто ему запретит, верно? Мейерс так и продолжает сидеть к нему близко, тихо посмеявшись, стараясь привыкнуть к тому чувство, где сердце напоминает о себе с большим нетерпением: — Закрытый гештальт — это за него.
[indent]Он понимает, что сегодня даже кажется не таким важным, сколько слов было сказано или не сказано: само по себе чувство того, что они были рядом друг с другом кажется наиболее главным. И впервые за долгое время ему совсем не хочется думать о завтра.
[indent]Эдмонду Мейерсу вообще не хочется представлять ту Вселенную, где этот день когда-нибудь заканчивается.

Подпись автора

сегодня я нравлюсь себе чуть больше, чем вчера
возможно это связано с тем, что я перестал жить в постоянном напряжении

⎯⎯ искать виноватых в зеркальном отражении ⎯⎯