[indent]Теодор поправляет запонки тугого пиджака и несмело осматривается, словно вот-вот кто-нибудь выпрыгнет на него, уличив в чрезмерной нервозности. Или в неровных запонках. Это уж как повезёт. Он чувствует себя не лучше деревенского простачка за ужином с королевой Елизаветой. Правда, никто здесь не напоминает ему английскую аристократию, и едва ли волнение Грэма связано с его неубедительными познаниями в приборном этикете; от края к центру, если «Дневники принцессы» не наврали ему.
[indent]В последний раз он посещал подобное мероприятие больше полугода назад, и тогда его имя было не значительней имени любой среднестатистической личности. Как славно, что второсортные газетёнки, вроде «Любопытсвующего волшебника», позаботились о том, чтобы Теодор Грэм не оказался забытым. И плевать, что суд был на их стороне. Никто не удосужился написать о завершении разбирательств, укоренив Теодора в образе разведённой Карен с двумя детьми, определившей мелочность своей философией жизни.   
[indent]Палец Теодора срывается с верхней кнопки, оставляя маленькую царапину на мягкой эмали запонки.
[indent]— ...и, разумеется, я хочу поблагодарить ко-создателя нашего гида по содержанию магических сов в домашних условиях, Теодора Грэма, моего коллегу и друга. Без его весомого вклада я бы не стояла сегодня перед вами, — надо не забыть вручить Дженнифер золотую медаль королевы неподходящих моментов, она её заслужила.
[indent]Он успевает испугаться и прийти в себя за долю секунды, избежав поимки с поличным. В чём его преступление? Всё те же запонки, вся та же нервозность. Теодор кривит губы в осторожную улыбку и, приподнимаясь наполовину, кивает стоящему на сцене силуэту. Пожалуй, переложить ответственность за презентацию на плечи Дженни было правильным решением – боковым взглядом он ловит парочку повернувшихся голов, очевидно удивлённых его присутствием. Или это паранойя. Он решает не испытывать теорию на практике, падая обратно на стул и отшучиваясь перед своим сегодняшним собеседником:
[indent]— Они нарочно не пускают меня на сцену. Говорят, веду себя непотребно, но я ничего не могу с собой поделать. Стоит оказаться под прожекторами, и моя голова тотчас врубает Тома Джонса, приглашая пуститься в танец, — пожилой мужчина расходится тихим смехом, и Теодор чувствует, как паника отступает. Если он поднял кому-то настроение своим, как говорит Джэймс, ветром в ушах, день прожит не зря. Да и, кто знает, может быть, кто-нибудь из присутствовавших здесь одумается и перестанет совать своих домашних почтальонов в общую клетку. A boy can dream, huh?

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯ when you walked into the room just then ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯
it's like the sun came out

[indent]К счастью, остальная часть вечера проходит без памятных событий, достойных места на надгробной плите, и даже без вандализма над запонками. Следуя их набросанному на скорую руку плану, Теодор держится своих коллег, доброжелательно улыбается и избегает разговоров о том-что-нельзя-вспоминать, притворяясь отсталым на всякую попытку прояснить почему такой вежливый каркас скрывает под собой такую социально-агрессивную Карен. Сегодня он умеет говорить только о совах. Или о Томе Джонсе, но ко второму с вероятностью один к одному не готов никто.
[indent]Откланиваясь от очередной группы вдохновлённых энтузиастов с заготовленным списком вопросов, Грэм смелеет – борзеет – достаточно, чтобы отпочковаться от многоголового организма магозоологов, отправившись в сольное путешествие к барной стойке. Никому же не обязательно знать, что половина текста презентации была съедена совой, находившейся у Теодора на передержке, не оставив ему иного выбора, как переписывать всё по памяти слезами вместо чернил. Увы, если он заснёт на полуслове, придётся проявить изобретательность, чтобы не вызвать лишних подозрений. Бережёного Бог бережёт или как там оно было? Хотя в его случае лучше не рассчитывать... Он настолько увлекается развернувшимся на просторах его сознания сценарием, что не сразу понимает отчего его ноги врастают в землю, вынуждая Теодора покачнуться.
[indent]Эвелин Гамильтон здесь или это его утомлённый хроническим недосыпом мозг выдаёт желаемое за действительное?
[indent]Теодор крепко сжимает и разжимает веки, убеждаясь в собственных показаниях. Короткий вдох. Волшебник расправляет плечи и, начиная улыбаться раньше, чем девушка почувствует его взгляд спиной, уверенно шагает в сторону своей ничего не подозревающей жертвы. Врезаясь в барную стойку, Теодор открывает рот и, замечая полупустой стакан и меланхолично-страдающий вид Эвелин, выплёвывает раньше, чем успевает подумать:
[indent]— Это благотворительные вечера навевают на тебя экзистенциальный мрак или ты выяснила, что истязала Паприку ядовитыми тараканами? — поворачиваясь к ней корпусом, он склоняет голову на бок и, смягчившись в тоне и лице, дергает ладошкой в приветствии, — Привет, Эвелин, — находя свободный стул за спиной, Тео улыбается уголком губ, — Я могу нарушить твоё безмятежное одиночество? — он пододвигает сиденье поближе лишь тогда, когда получает её согласие.
[indent]Хотелось бы сказать, что у него нет ни единого предположения почему вдруг Эвелин Гамильтон находится здесь в гордом одиночестве, но в маленькой волшебной деревне слухи доходят даже до самых упрямых отшельников, вроде Грэма. О том, что отношения Эвы и Леннона нашли своё логическое завершение, трубят достаточно назойливо, чтобы сам Теодор обратил на трещёток внимание. В обычное время он не верит ничему, что слышит не из первых уст, однако хватает одного взгляда на безымянный палец, и Грэм находит своё подтверждение – не соврали. И пускай ему стыдно, он не может остановить тихий шёпот разума: оно к лучшему. Хоть, судя по общему настрою, ей сейчас так не кажется.
[indent]— Ещё раз, почему я не поинтересовался списком приглашённых? — обращаясь к своему призраку из прошлого, хмыкает Грэм, — Если бы я знал, что ты здесь, захватил бы чёрной икры. Я писал тебе, что должен был поехать на Курильские острова. Так вот. Я поехал на Курильские острова и... Я только сейчас подумал, может, ты пробовала чёрную икру? Ничего. Если что, позор мне. Я купил тебе банку, но хотел отдать лично в надежде насладиться твоим лицом, когда ты попробуешь, — улавливая ожидающий вид бармена, мозолящий профиль Грэма, он быстро просит двойной эспрессо и возвращается к Эвелин, — По приезде я столкнулся с мрачной истиной, что в сутках всего двадцать четыре часа, а в неделе всего семь дней, и не успел написать тебе, — виновато улыбаясь, ставит мысленную точку волшебник.
[indent]У него было время на короткую записку. Просто Теодор Грэм любил усложнять себе жизнь, когда речь заходила о чём-то важном, и банальное приглашение пообедать превращалось в растягивающийся на долгие часы выбор слов, места и даты. Добавить в уравнение пометку о том, что Эвелин, вполне вероятно, не до обедов с друзьями детства, и процесс затянется на пару дней. А с возвращения на родную землю у Грэма нашлось от силы с десяток свободных минут, что вынудило его отложить это дело до лучших времён. Спасибо за помощь, Вселенная? На заметку: в следующий раз можно сунуть ему банку в карман, наслав навязчивые сны, что иначе быть беде.
[indent]Впрочем, спустя секунду Теодор находит в его неподготовленности к встрече светлую сторону. Теперь у него есть повод навязаться Гамильтон не по счастливой случайности. На этой мысли он подпирает щеку кулаком и улыбается чуть шире, непроизвольно умиляясь её попыткам разговаривать не спотыкаясь о слова. Он почти готов вытащить перо и накарябать на салфетке: «You're doing great, sweetie!» — но приземляющаяся перед Грэмом чашка кофе сбивает его с толку. А следом за ней и влетающие в спину тяжелые ладони одного из магозоологов.
[indent]— Мы уже решили, что тебя забрал зелёный змий, Грэм. Теперь всё понятно. Мне придётся своровать его у вас, мисс. У Блаунтов было пару вопросов, — Теодор предпринимает попытку изобразить страдальческое лицо в надежде, что он сгодился Блаунтом только в теории – тщетно.
[indent]Оглядываясь вокруг себя, словно в поисках заднего выхода, волшебник упирается в барную стойку и сползает на ноги, звучно вздыхая.
[indent]— Я ненадолго, обещаю. Никуда не убегай! — задирая указательный палец в воздух, выплёвывает Грэм и, стушевавшись, добавляет: — Пожалуйста.
[indent]Он не произносит «пять минут» заведомо опасаясь, что Бог пяти минут услышит его и накажет за самоуверенность, и всё равно терпит поражение. Пять минут превращаются в добрую четверть часа, и, едва отделавшись от Блаунтов, Теодор врезается в Маршаллов, и почти попадает в порочный круг сменяющихся лиц собеседников, когда дергает Джен в сторону и берёт с неё клятву представлять его сбежавшим с корабля. Или погибшим, подавившись косточкой от огурца. Главное, чтобы никому в этом помещении больше не пришло в голову прийти по душу Теодора Грэма – единственного светилы во всём мире, способного осведомить пещерных людей о том, что сова – это птица.
[indent]Юркая между коварными подолами, норовящими залезть к нему под ботинок, и подносами с шампанским, Теодор заведомо расстраивается, что упустил Гамильтон, наверняка утомившуюся ждать его величество совиного эксперта. Сжимая губы от фантомного укола совести под рёбра, он ускоряет свой шаг. В их последнюю живую встречу он бегал от неё так весь вечер. Не нарочно, разумеется. И, тем не менее, он поймёт, если за барной стойкой его будет ждать пустой стул и остывший кофе. Позор, Тео. Она всё ещё ждёт, и стоит ему определить силуэт Эвелин не как мираж, Теодор припускает в скорости, чуть не влетая в несчастную душу, не подозревавшую, что бронепоезд где-то рядом.
[indent]— Прости, что так долго! — он начинает говорить со спиной Гамильтон, заканчивая, когда оказывается у бара, — Спасибо, что дождалась, — Грэм сверкает улыбкой и, раскрыв рот, медленно его закрывает.
[indent]Взгляд Теодора смотрит на Эвелин, на стакан, обратно на Эвелин, и под звук загорающейся над головой лампочки он пересекается глазами с барменом, получая все ответы на немые вопросы. Нет, это не тот же бокал, с которым он оставлял её минут двадцать назад. Да, она правда считает, что его лицо находится в пятнадцати сантиметрах правей, а не предпочитает смотреть в пустоту. Эвелин делает невнятное движение, заставляя Грэма испугано дернуться, чтобы подхватить девушку за локоть.
[indent]— О-осторожней на виражах, Гамильтон, — теряясь между беспокойством и умилением от её неуклюжести щенка шишуги, Теодор делает попытку предоставить Эве свободу в движениях и тут же жалеет о своём решении, — Что... что ты делаешь? Эва? Я могу тебе чем-то помочь? Тебе что-нибудь подать? — не сдержавшись, Грэм издаёт сдавленный смешок и прикусывает губу, борясь со стремительно расползающейся улыбкой.
[indent]Он никогда не думал о том, что хотел бы увидеть Эвелин пьяной, но, находясь напротив картины маслом, Теодор не может отрицать: это воспоминание войдет в его топ вещей, которые Эва Гамильтон делает лучше, чем остальное население планеты Земля. Он ловит её плывущий взгляд и качает головой, неизменно улыбаясь. Он скучал по ней. Всегда скучает. И в такие моменты Теодор чувствует это особенно ясно.

Подпись автора

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯ only in my darkest moments can i see the light
I   T H I N K   I ' M   P R O N E   T O   G E T T I N G   B L I N D E D   W H E N   I T ' S   B R I G H T

well, this december, i'll remember ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

[indent]В последний раз, когда Теодор Грэм взялся сражаться с коварной водой, он стал гордым обладателем первой и – скрестим пальцы на будущее – единственной татуировки, о которой вроде бы не жалел, но показывать не торопился. Потому что Теодор Грэм был умным мальчиком и знал: в лучшем случае его ждёт допрос с пристрастием, в худшем новая байка для семейных застолий на ближайшие нцать лет. Его родственники и без того находили повод поиграть на струнах стыдливой натуры – не хватало ещё им помогать.
[indent]Вопреки семейным традициям пьяных людей – за исключением личностей, на которых не принято показывать пальцем – Теодор не боялся. Скорее наоборот, они вызывали в нём сострадательное умиление, сравнимое с тем, что принято чувствовать, наблюдая за косолапым щенком, бегущим навстречу с высунутым набок языком. За них хотелось болеть, их хотелось поднять с пола и помочь добраться до недостижимо далёкой лежанки, приговаривая, что у них обязательно получится. В следующий раз.
[indent]В случае с Эвелин Гамильтон всё только ухудшалось. Желание спасти дурную голову от встречи с углом барной стойки множилось на все разы, когда предложить Теодору было нечего. Ну, какую неоценимую помощь он бы ей предоставил, когда Эвелин встала на ноги, получив гордое звание самодостаточной, задолго до того, как Теодор смог хотя бы думать, чтобы подать заявку на своё собственное? Хватило бы пальцев одной руки, чтобы посчитать. Один. Один раз, когда наличие летающего Мерседеса превратило его в самого полезного приятеля, пока часы не стукнули утро, и извозчик не утерял свою незаменимость.
[indent]Разумеется, это была не единственная причина, по которой молодой человек рвался к барной стойке с энтузиазмом пациента вытрезвителя, но весомая. Голос свыше настойчиво нашёптывал Грэму: найдёт он её точно не в том состоянии, в котором оставлял, и, боже правый, как же сильно он не ошибся.
[indent]Ему достаточно первой попытки определить мираж ли он или нет, чтобы не просить дыхнуть. Инстинктивно он бросает короткий взгляд в сторону бармена с немым вопросом, спрятанном в лаконично взлетающей брови: не доливать до краёв законом запрещено? Или спасение утопающих дело рук самих утопающих?
[indent]— Конечно, вернулся, я же... — Теодор прикусывает язык, сжимая губы в тонкую полоску, — Кажется, я догадываюсь откуда растут ноги удивления в твоём голосе, — если она думает, что ему не стыдно, зря. Весьма наглядное подтверждение того, что не он один помнил о том-разе-когда-не-вернулся, отзывается ощутимым пинком совести по копчику; и оправдываться тем, что он искренне хотел, Теодор себе не позволяет.
[indent]Опуская взгляд на невнятные попытки что-то сделать с собой, стулом или с собой и стулом, Грэм проникновенно хмурится, улыбается и, когда наконец понимает траекторию движений, тактично дергает вредную табуретку туда, куда Эвелин угодно. Правда, от неожиданного обращения по имени он вздрагивает и застывает с рукой, впившейся в спинку стула, словно его поймали с поличным, но быстро отходит. Странным образом влетающая в него коленка действует успокаивающе – она точно не собирается начать размахивать руками и требовать своей независимости. На что Теодор не рассчитывает, так это на шлёпающее по лбу чистосердечное признание. Он толком не успевает сжиться с осознанием, что он действительно сейчас это услышал, как его мимика выдаёт безмолвное: «Эвелин, что?» Теодор прокашливается, дергает носом и стеснённо смеётся.
[indent]— Нет? Надеюсь и верю? Я не знаю, что я должен ответить, — ещё один нервозный смешок, следом за которым волшебник расплывается в улыбке, — Я тоже, — он собирается продолжить, но корпус Эвелин делает подозрительный наклон, и Теодор упускает хвост ускользнувшей от него мысли. Совсем не вовремя, потому что сама Гамильтон останавливаться не планирует.
[indent]Сосредотачивая всё своё внимание на девушке напротив, Теодор непроизвольно хмурится и подаётся вперёд, будто это поможет ему разобрать зажёванные в процессе попыток в речь слова. Сосредоточенно кивая, волшебник чувствует, как его улыбка начинает напоминать нечто «за секунду до взрыва», не имея возможности что-нибудь с собой сделать. Кем-кем, а тёплой крестовой булочкой его ещё никто не называл. Он даже прикусывает нижнюю губу, чтобы не разойтись звонким смехом на весь зал.
[indent]Спустя мгновение кусать себя за кожу больше не приходится. Вылетающее – наверняка, ненарочно – дружили вписывается вторым за пугающе короткий промежуток времени пенделем под зад, и пускай Эвелин исправляется в ту же секунду, болезненное эхо, расходящееся до самого темечка, остаётся вместе с ним. Если подумать, она права: назвать их друзьями можно скривив неубедительную гримасу и махнув ладонью что-то вроде «около того». Они точно были друзьями. Сейчас? Это больше похоже на отданную дань общему прошлому, как бы настойчиво он ни верил в прямо противоположную версию обстоятельств.
[indent]Третьим поджопником становится вопрос о его возвращении. Теодор открывает рот, кривясь так, словно ему и впрямь влепили острым носком туфли в лодыжку, но не успевает сложить голову на плаху, прежде чем Эвелин убегает в дебри его недюжинной занятости. Нет, честное слово, его распланированная по часам жизнь совсем не новость для Грэма. Однако то, что Эвелин Гамильтон это... беспокоит? Что она вообще это заметила? Весьма новая для него информация.
[indent]С трудом Теодор ищет слова, заметно теряясь. Когда ладонь Гамильтон опускается на его плечо, волшебник осторожно дёргает уголками губ вверх и бессознательно качает головой, отказываясь соглашаться с их новоявленным понятием нормального. Никто ведь не запретит им общаться дальше? Исправить нынешнее положение вещей? Он ведь не спохватился слишком поздно? Ощутимый удар вписавшегося в его грудь лица вынуждает Грэма отложить экзистенциальный кризис до лучших времён.
[indent]— Эва! — вырывается из него на выдохе со смешком, — Глупости! Зачем ты извиняешься? — аккуратно сползая со стула, Теодор сгибается в коленях, чтобы подхватить девушку покрепче, — Куда ты пытаешься... Эва! Ты сидишь или идешь? Женщина! — несерьёзно гневаясь на ползущую в пространстве Гамильтон, продолжает смеяться Грэм.
[indent]Находя точку общего равновесия, Теодор осторожно придерживает её между лопатками и опускает подбородок в надежде, что это поможет ему разобрать диалог его пиджака с Эвелин. С явным недоверием к планам допить Грэм косится сначала на пустой бокал, а затем на саму Эву.
[indent]— Не хочу показаться пессимистом, но в таком порядке твоё возвращение придётся отложить до завтрашнего утра, — он вновь оглядывается по сторонам, пытаясь отыскать заведомо известный ему ответ – не похоже, что Эвелин окружена людьми, которые позаботятся о её возвращении к родной постели, — С пришла с кем-нибудь или ты одна? Нет, знаешь что, не отвечай. Кто бы это ни был, ему явно надо поработать над приоритетами, — дернув бровью, Грэм отыскивает брошенную на произвол судьбы кружку с остывшим эспрессо, перехватывает Эвелин одной рукой и подтягивает тарелочку свободной ладонью, выпивая свой заказ одним глотком, — Пойдём, я отвезу тебя домой, — и прежде чем ей придёт в голову развести неразборчивую полемику не этот счёт, Теодор отрезает: — Либо так, либо мы, судя по всему, пойдём пешком. Одну я тебя точно здесь не оставлю – это даже не обсуждается, — упрямо мотнув головой, он ставит жирную точку в споре, которому не суждено начаться.
[indent]Убеждаясь, что они достаточно стабильны, чтобы передвигаться единым организмом, Теодор начинает медленное окольное шествие к выходу. Он старается не торопить Эвелин, ненавязчиво направляя их прочь от углов, людей и прочих препятствий, норовящих подбить их слаженный дуэт. Осторожно Грэм косится на висящую на нём ведьму, негромко вздохнув и мотнув головой. Последнее, о чём стоит сейчас думать, это как гармонично Эвелин Гамильтон вписалась ему под плечо.
[indent]— И наша первая остановка, — подводя девушку к гардеробному столику, он дожидается, когда она выудит номерок из сумки, бережно поддерживая донышко снизу, — Позволите, мисс? — получив верхнюю одежду на руки, он сначала помогает Эвелин, а затем наскоро накидывает своё пальто.
[indent]Начиная шествие по длинной лестнице вниз, он позволяет Гамильтон преодолеть добрую половину ступенек самой, но когда попытки споткнуться переваливают за допустимое в скромном понимании Грэма число, он сердечно извиняется и, подхватывая её под колени, быстро сбегает остаток пути с ней на руках.
[indent]— Никто ничего не видел! — дергая плечами, оживляется Теодор и, смотря себе за спину, командует: — Жди здесь! Я подъеду ко входу. Там вся дорога в камнях, — он делает шаг в сторону, щурится и, сжимая губы вместе, подбегает обратно к Эвелин, — Тебе придётся меня простить ещё раз, — и Эвелин Гамильтон оказывается у него на руках второй раз за минуту.
[indent]Молчаливо Теодор благодарит себя прошлого за здравое решение не парковаться в километре от поместья, чтобы подышать свежим воздухом перед вечером. Оказываясь напротив зелёного автомобиля, он помогает девушке справиться с пальто и ремнём безопасности на пассажирском сиденье и перебегает к водительской двери, попутно скидывая с себя верхнюю одежду и пиджак, отправленные назад лаконичным броском.
[indent]— Предлагаю устроиться поудобней, — сверяясь с часами, стартует моток Грэм, — До тебя нам не меньше полутора часов, так что можешь спать, если хочешь, — выезжая мимо стоящих на улице фигур, Теодор салютует от виска парочке засмотревшихся на автомобиль лиц и на всякий случай уточняет, — Тебе дать твоё пальто, чтобы укрыться? Во мне два эспрессо, я не захочу спать ещё очень долго, — обрывисто смотря на неё, улыбается Теодор.
[indent]Кто бы сомневался, что главная упрямица этого вечера не изменит традиции не соглашаться с голосом здравого смысла. Ну и что, что Теодор Грэм – такой себе обладатель авторитетного мнения. Из них двоих он пока что единственный, кто в состоянии пройти десять шагов по прямой линии, не поцеловав покрытую росой траву, а, значит, и голос разума на его стороне. Он косится на копошащуюся Гамильтон, улыбаясь себе под нос. Его хвалёный голос разума она вертела на том же, что и трезвый взгляд в светлое будущее. Сон для слабаков, и, не дай Мерлин, кто-нибудь предположит, что Эвелин из «этих самых».
[indent]— Я заеду на заправку, хорошо? — получая одобрение, Грэм останавливается перед небольшим магазинчиком и, зарекаясь быть быстрым, пропадает внутри на несколько минут.
[indent]Волшебник возвращается в обещанные сроки только затем, чтобы обнаружить воинственную противницу сна побеждённой своим заклятым врагом. Хмыкая себе под нос, Теодор печально встряхивает литровую бутылку воды в воздухе и возвращается за руль, стараясь не потревожить спящую Гамильтон шумными хлопками двери. Перегибаясь на заднее сиденье, он хватается за первый попавшийся кусок ткани и вытягивает свой пиджак, аккуратно накрывая им Эвелин. Замечая, как девушка инстинктивно заворачивается в самодельное одеяло, Грэм с добродушным осуждением мотает головой. Какая кошмарная идея: укрыться верхней одеждой. Просто худшая на свете. Хуже только его хвалёный голос разума, а они оба знают на чём его вертели.
[indent]Сверяясь с часами вновь, Теодор трогается с места и, воспользовавшись сном Гамильтон, поднимает их в воздух, ускоряясь.
[indent]Они оказываются по месту назначения меньше, чем через полчаса, и, паркуясь напротив выученного наизусть адреса, Грэм делает аккуратную попытку проверить Эвелин на предмет бодрости. Настолько аккуратную, что, вероятно, если бы она не спала, девушка бы не узнала, что кто-то пытался достучаться. Собирая все вещи, не принадлежащие ему, из салона, он предусмотрительно отыскивает ключи от дома и выскакивает на улицу.
[indent]— Мы приехали, Эва, — шёпотом предупреждает её Грэм, прежде чем подхватить Гамильтон обратно на руки.
[indent]Стоило ожидать, что с её компактностью она будет не тяжелей выходного чемодана Миши. Замечая невнятное копошение, Грэм тихо усмехается: кому-то придётся очень сильно напрячься поутру, чтобы вспомнить каким магическим образом она оказалась у себя дома. Проворачивая ключ в замочной скважине, Грэм пихает входную дверь коленкой и хватается зубами за скользящее по плечу пальто Эвы, держа его так до тех пор, пока они не оказываются в «чистой» зоне внутри дома. Он совершает несколько ошибочных поворотов, прежде чем находит путь в спальню в полумраке дома.
[indent]— Добрый вечер, господин, — замечая два горящих глаза, кивает Грэм и наконец опускает Гамильтон на мягкую перину. Он встаёт в полный рост, осматриваясь, а затем нагибается к ней, щекоча её за щеку, — Эва. Эва-а-а. Ты дома. Я могу дать тебе пижаму? — Теодор хмурится, стараясь разобрать её речь, и тихо смеётся, — Я ничего не понял. Так, — упираясь руками в бока, он смотрит на масштаб катастрофы и морщится от мысли, что она проспит всю ночь в узком платье.
[indent]Думай, Грэм. Думай.
[indent]Парочка минут поисков, и Теодор выуживает достаточно большую майку, чтобы его не обвинили в поползновении на... что бы то ни было. Помогая Гамильтон избавиться от обуви, он натягивает на неё вырытый клад и достойными медали за джентельменство манёврами избавляет её от адской ночи в тугой одежде. Прежде чем удалиться оттуда, куда его не приглашали, Грэм заворачивает девушку в одеяло и, найдя свободный клочок бумаги и нечто, похожее на перо, выводит кривую подсказку о ночных приключениях Эвелин: «Не беспокойся, твоя сумка и пальто в прихожей. Тео, который крестовая булочка», — оставляя её на тумбочке вместе со стаканом воды.
[indent]Поднимая брошенное на произвол судьбы пальто на обратном пути, Теодор стоит ещё несколько минут на улице и, убедившись, что Эвелин не планирует выбегать на улицу в сонной панике, возвращается в машину. Оценивая своё состояние в зеркале заднего вида, Грэм решает не испытывать судьбу и поспать в отеле, который он заметил на подъезде в город. Единственная ли это причина? Нет, но Теодор предпочитает не загадывать дальше прямо здесь и сейчас. Захочет и, главное, сможет ли Эвелин Гамильтон увидеться с ним завтра он узнает... завтра, а до тех пор думать об этом так же бесполезно, как и прокручивать её монолог об утраченной дружбе. Ой. Ну, он хотя бы попытался.

Подпись автора

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯ only in my darkest moments can i see the light
I   T H I N K   I ' M   P R O N E   T O   G E T T I N G   B L I N D E D   W H E N   I T ' S   B R I G H T

well, this december, i'll remember ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

[indent]Может быть, Теодор Грэм куда эгоистичней, чем предпочитал думать о себе. Может быть, рассеянней. Пиная случайный камешек, задетый каблуком ботинка, Теодор не может выкинуть сказанные без злого умысла слова Гамильтон, сколько ни пытается. Словно заевшая пластинка. Мы дружили. Дружили. Дружили.
[indent]Может быть, дело в том, что время идёт для него совершенно иначе, нежели для остальных. И речь не об «особенном» случае непосредственно Теодора. Нет, всё куда тривиальней. Скитаясь по душным джунглям Южной Америки, отмораживая пятую точку в снежном буране на Аляске или пытаясь проложить маршрут сквозь австралийскую пустыню, хочешь не хочешь всё меньше обращаешь внимание на то, что в календаре, и всё больше на то, что прямо перед носом. Недели сменяют друг друга быстрее, чем Теодор успевает отследить пятница сегодня или понедельник. Или он просто оправдывается? Пускай волшебник может найти объяснение даже обстоятельствам, по которым Эвелин Гамильтон не получила приглашение встретиться, как только он ступил на родную землю, ему совсем не хочется защищать себя. Она имеет полное право считать, что их дружба – событие завершённое.
[indent]В конце концов, что Теодор Грэм сделал, чтобы она думала иначе?
[indent]Мысли затихают лишь на короткий промежуток, однако стоит Теодору заселиться в гостиницу и пожелать приветливой старушке у приёмной стойки доброй ночи, те продолжают свой марафон оттуда, где их видели в последний раз.
[indent]Может быть, его понимание дружбы не сходится с общепринятым толкованием, но говорить об Эвелин в прошлом времени у него не повернётся язык. Они могут реже видеться, мало общаться, они могут знать друг друга хуже, чем раньше, только как это должно помешать Грэму называть её другом? Сколько бы времени ни прошло, она не перестанет быть ему симпатичной, важной и интересной; не настанет тот день, когда будь на то нужда, Теодор не откликнется на её просьбу о помощи или о банальной встрече. Но, как он уже сказал, возможно, его понимание дружбы абсолютно неверно в глазах общей массы, и там, где некоторые вещи не имеют срока годности для него, для остальных они такие же конечные, как йогурт в холодильнике.
[indent]А может, он придаёт слишком много значения словам, сказанным человеком, с трудом стоявшим на ногах. Теодор гоняет прямо противоположные теории по кругу до тех пор, пока не изматывает себя в конец, тяжелые веки не сдаются под невидимым давлением, а освещённая луной спальня не погрязает в тихой уютной темноте, вынуждая его продолжить поиски решения возможной (не) проблемы человеком со свежей головой.

Н А   С Л Е Д У Ю Щ Е Е   У Т Р О

[indent]Если, конечно, трезвость его рассудка не станут оценивать по утренней укладке, а последняя, как и остальные детали вчерашнего образа, оставляет желать лучшего. Честное слово, он пытался. Как причесаться сложенной в абсолютно неустрашающего паука ладонью, так и выгладить помятые пиджак и рубашку с помочью палочки и целеустремлённости. Увы, лишь затем, чтобы выяснить: совсем не целеустремлённостью Анна гладила трусы своих мальчиков, а утюгом.
[indent]И на этом маленькие поражения Теодора Грэма не заканчиваются.
[indent]Избавившись от одного из нажитых – пусть и приятно пахнущих парфюмом Эвелин – утренних врагов, волшебник делает попытку проснуться. Не без помощи кофе местного разлива, разумеется. Однако его искренняя вера, что свареный пожилой хозяйкой напиток окажется ничуть не хуже её недюжинного гостеприимства, умирает смертью храбрых. Одним глотком старушка возвращает его в далёкое детство, где бодрящая жидкость была на вкус, как разведённая водой грязь из песочницы, а улыбка сварившего «какао» Элайджи шире Тауэрского моста. Момент, конечно, сентиментальный, но можно было и без полной иммерсии всех органов чувств.
[indent]К счастью, у Теодора получается сбежать от кружки с жидким несварением раньше, чем повар успеет оскорбиться, и просыпается Грэм уже от прохладного весеннего бриза, доказывающего первым дуновением, что его причёска всегда может стать хуже, когда казалось бы хуже некуда, и парад неудач находит своё логическое завершение за захлопнувшейся дверью автомобиля. Стоит Теодору прийти в себя, незавершённый разговор с самим собой вспыхивает с новым запалом, правда, на этот раз Грэм находит решение до того, как пишет мысленную диссертацию. Встречаясь взглядом с собственным отражением, с осуждением волшебник хмурит брови, поджимает губы и качает головой. Если дружба закончилась, начнут новую? И не обязательно рвать на себе волосы. Можно просто заехать к Эвелин и проверить её на предмет живости, что он и решает сделать.
[indent]«SOS. Я только что выпил свой худший кофе в жизни и теперь боюсь завтракать. Я под твоим окном. Как на счёт завтрака?» — оценив свой почерк на предмет разборчивости, Теодор смиряется с истиной, что лучше не станет, и наскоро складывает записку в самолётик, молясь на удачу. И совсем не зря! Не проходит и пары бесконечных минут, как окно спальни Гамильтон начинает шевелиться, чтобы явить ему широкую улыбку живой, нет, очень живой Эвы. Вторя её энтузиазму, Грэм улыбается во все тридцать два и, прикрывая глаза ладонью от серого солнца, кричит ей в ответ:
[indent]— А я то как рад тебя видеть! Я уже начал готовиться к тому, что позавтракаю я ужином в Лондоне, — щурясь, он старается рассмотреть лицо девушки получше, — Как ты себя... А? Хорошо! Жду! — переставая морщиться редким лучам, Теодор наскоро смотрит на себя сверху вниз и бесполезно одёргивает рубашку, прислушиваясь к звукам из дома.
[indent]Ему не приходится ждать чересчур долго, прежде чем Эвелин выходит... выкатывается? Сползает? Наблюдая за увлекательной стратегией ведьмы, не собирающейся сдаваться своей лестнице, Теодор непроизвольно наклоняет голову, дергает бровью и принимается бороться с уже знакомым чувством бесконтрольного умиления. Несмотря на то, что Эвелин выглядит намного трезвей, дух косолапого щенка так и не покинул её тело.
[indent]— Нет, я верю тебе, — прожевав добродушный смешок, он делает шаг навстречу в надежде помочь ей поймать равновесие, — Я видел, как резво ты выскочила из окна, — видимо, где-то там её запас жизненной энергии на сегодняшний день и закончился. Теодор открывает рот, собираясь вернуться к насущной теме завтрака, однако делает это слишком поздно.
[indent]— А! Я вчера заметил гостиницу на подъезде к, — он начинает показывать в направлении своего ночлега, слышит голос Эвелин и моментально разворачивается, складывая губы и брови в многозначительное: «Ответ, я смотрю, ты знать не хочешь?» Мало того, что не хочет, судя по её взгляду, сделал Теодор всё неправильно. Надо было плюнуть в лицо приличию и захрапеть прямо в ботинках на её диване. Принимаясь улыбаться, волшебник даже закашливается смехом от неожиданной тяжести в солнечном сплетении, будто он и впрямь провинился перед Эвелин. Он ведь ничего плохого... Теодор не успевает испугаться, как следует, сбитый с толку ползущей к солнцу Гамильтон. Подавившись грудным смешком ещё раз, он тут же оживляется и помогает ведьме встать на ноги.
[indent]— Всё в порядке, — крепко сжав её ладошки и убедившись в пойманном равновесии, улыбается Грэм, — Ты можешь просто сказать мне в какую сторону ехать, и я всё сделаю сам, — или всё сделает сам не он? Лицо Теодора становится утомлённым бренностью бытия в то же мгновение, как Эвелин решает добить себя во что бы то ни стало, — Почему вариант, где я покупаю завтрак, только что перестал быть валидным? Я ни в коем случае не сомневаюсь в твоих кулинарных талантах, но ходить ты тоже умеешь, — Грэм щурится, сморщивая нос, — в любой день, кроме сегодня. Правда, Эва, мне совсем не сложно купить нам еду и вернуться сюда. Откуда столько мазохистских замашек? — и спать она не будет, и завтрак умрёт, но приготовит, и идти везде будет сама. Если бы он не видел «худшее» вчера, то подумал, что она так и не протрезвела. Как оказалось, это скорее особенности характера.
[indent]Благо, Эвелин не продолжает увлекательную игру «чей рог бодучей» и позволяет ему сделать так, как он и планировал. Встрепенувшись, Теодор даже не спорит с её порывом сделать хоть что-нибудь и несколько раз кивает, принимаясь пятиться к машине полубоком.
[indent]— Никакого кофе. Пару штучек сконов. Сейчас... я мигом! — переходя на неуверенную трусцу, бросает волшебник, и спешно запрыгивает в машину, не желая заставлять Гамильтон ждать.
[indent]Впрочем, теоретически голодная Эвелин не единственная причина, по которой Теодор не меняет пятой скорости до тех пор, пока не оказывается перед её домом наперевес с пакетом из таверны. Словно мальчишка он подхватывает её энтузиазм от встречи, множа его на десять. Он не понимал, как сильно соскучился по ней, пока не увидел знакомый силуэт в бальном зале, и теперь, когда силуэт обрёл имя и имел возможность говорить с ним законченными фразами, Грэм не мог избавиться от ощущения, что вот-вот и что-нибудь снова помешает им поговорить.
[indent]— Завтрак прибыл, — протягивая пакет суетливой хозяйке, Теодор сбрасывает с себя ботинки и, с интересом вертя головой по сторонам, идёт в сторону обозначенной ванной.
[indent]Возвращается Теодор довольно быстро, но вместо того, чтобы усесться, присаживается на корточки перед снующим по кухне зверинцем и протягивает ладонь, позволяя своим знакомым узнать вчерашнего ночного гостя.
[indent]— Думаешь, всё-таки отравят? — с явной издёвкой, косится на Гамильтон волшебник, — Должны в налоговой, а я, к счастью, выбрал несколько иную сферу деятельности, так что выкинь уже ты этот белый шум из головы, — ёрничая, улыбается Грэм, — О! Тебя я помню. Ты пытался проглядеть во мне дырку вчера. Представишь мне своих сожителей? — вновь оборачиваясь к девушке, просит Теодор.
[indent]Оставляя жмыров в покое, он наконец-то поднимается с корточек и присаживается к накрытому столу, ненавязчиво следя за снующей по кухне Гамильтон. Теодор пытается вспомнить последний раз, когда они оставались наедине, не рискуя быть прерванными кем-то другим, и находит себя перед пугающей истиной, что больница и их «предсмертный» разговор по душам были наиболее приближенными к искомому сценариями. Чем богаты, тому и рады? Правда, судя по вчерашнему дружили, с деньгами у них всё очень плохо, и шутить по этому поводу не хотелось совсем.
[indent]— Боже, — придвигая к себе кружку с кофе, Теодор мгновенно забывает о своей драме и смотрит на ведьму самым благодарным взглядом, на который только способен, — Ты мой спаситель. Клянусь, я не привередливый, но сегодня в гостинице у меня было полное ощущение, что мне снова пять, и Илай убедил меня попробовать сваренное им какао, оказавшееся грязью и водой из пруда, — Грэм чувствует, как его губы расплываются в тёплой улыбке, и резко поднимает голову, сменяя пластинку, — У тебя очень тёплый дом. Я как-то так себе его и представлял, — продолжая оглядываться по сторонам, он поворачивается к спинке стула, чтобы как следует рассмотреть всё, что у него за спиной, и возвращает своё внимание к хозяйке дома, когда та начинает говорить.
[indent]Ей достаточно начать, и Теодор краснеет, издаёт грудной смешок и негромко вздыхает, понимая, в какие дебри пойдёт Эвелин Гамильтон. Он не думал, что она забудет – как минимум, потому что сделал всё возможное, чтобы не, – и, тем не менее, всё равно не ожидал, что девушка вернётся к этому так скоро. Вообще, когда-нибудь.
[indent]— Пожалуй, я оставлю эту шутку до двадцать второго апреля, а потом, — Теодор поджимает губы, многозначительно качая головой, — я за себя не ручаюсь. В твою защиту, могу сказать, что таких комплиментов, мне ещё никто не делал и вряд ли сделает. Планка слишком высока, — хотелось бы ему верить, что от его слов смущается одна Гамильтон, но, кажется, единственный, кто здесь краснеет, это Теодор, — Обещаю, в пакетах только сконы и омлет. Ты, кстати, не хочешь омлет? — на секунду испугавшись, что не взял второй, он весьма удачно спасает себя от солнечного удара без солнца. Или как ещё объяснить покрывающиеся температурным румянцем щёки?
[indent]Дожидаясь, когда еда окажется на столе, Грэм желает ведьме приятного аппетита и позволяет себе сделать первый глоток кофе, тотчас замечая добавленные специи. Кто бы сомневался, что лучший в городе кофе окажется у Эвелин Гамильтон. Она наблюдала его извращения с, казалось бы, обычным напитком на протяжении долгих лет. Она точно знает, что делает. Ковырнув свой завтрак, Теодор ненавязчиво поднимает взгляд и, прищуриваясь, всё же решается вернуться к разговору о причинах, по которым он здесь находился.
[indent]— Эва, слушай, я... я надеюсь я не смутил тебя? Ну, крестовой булочкой? Я не пытаюсь поиздеваться, правда. Пожалуйста, если тебе вдруг кажется, что ты что-то сделала не так... выбрось это из головы. Ты была очень милой и говорила много хорошего, — Грэм проворачивает кружку между пальцев, на мгновение хмурясь, — Теперь, правда, я немного волнуюсь, что, — волшебник замолкает, заметно мучаясь с подбором правильных слов, — Скажи мне, мне... стоит волноваться? Или я просто стал неожиданным свидетелем твоей попытки в «мне снова четырнадцать»? — он смотрит ей в глаза, выдерживает паузу, а затем падает носом на подставленную руку, негромко смеясь, — Потому что теперь мне кажется, что я как-то неправильно прожил свои, — продолжая сотрясаться в тихом хохоте, бормочет Грэм.
[indent]Он совсем не хочет показаться курицей-наседкой, трубящей тревогу без всякого повода, но иначе Теодор не может. Она слишком важна ему, и, так уж вышло, его личный опыт вынуждает волшебника сначала пугаться, а затем выяснять стоило ли. Грэм оглядывает её с ног до головы и делает негромкий выдох. Не похоже, что Гамильтон устраивает подобные марш-броски с понедельника по воскресенье. С кем не бывает. Сказать по правде, он уже успевает пожалеть, что вообще предположил нечто подобное вслух.
[indent]— На самом деле, — возвращая своё внимание к Эвелин, начинает Теодор, — было ещё кое-что. Ты вчера говорила, что мы редко стали общаться. В смысле, я знаю. Я не отрицаю, я в последние несколько лет, в принципе, не лучше привидения, — округляя глаза, хмыкает Грэм, — Но... — он прикусывает губу, сводя брови на переносице, а затем понимает глаза к ведьме, — Ты, правда, считаешь, что мы были друзьями? В прошедшем времени? — он собирается остановиться, но вдруг вздрагивает и торопливо договаривает, — Прости, совсем не хочу заставлять тебя жалеть о своём гостеприимстве и превращать этот завтрак в пытку неловкими вопросами. Мы можем сменить тему. Я просто... пытаюсь оценить масштаб ущерба и выяснить могу ли я что-то с этим сделать, — выдавливая смешок, Теодор аккуратно улыбается уголком губ и замолкает, пока его слова не превратились в самоисполняющееся пророчество.

Подпись автора

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯ only in my darkest moments can i see the light
I   T H I N K   I ' M   P R O N E   T O   G E T T I N G   B L I N D E D   W H E N   I T ' S   B R I G H T

well, this december, i'll remember ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

we're friends, real friends; and that means, no matter how long it takes, when you finally do decide to look back,
⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯  i'll still be here  ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

[indent]Эвелин извиняется, а Теодор лишь вжимает шею в плечи, кривит губы в виноватую улыбку и осторожно мотает головой. Ему не за что её прощать. Они оба знают кто из них хлопнул дверью первым, и пускай Теодор уже давным давно не подпирает её изнутри, он так и не потрудился пригласить её обратно. Не с должным энтузиазмом. И последнее, что ему хочется делать сейчас, это искать оправдание своим страхам, вынудившим волшебника держать давнего друга на расстоянии вытянутой руки.
[indent]Исследуя маленькие детали её жилища, скрывшиеся от него в полумраке ночи, Теодор с трудом избавляется от колющих в бок угрызений совести. Он так мало о ней знает, и всё по его вине. Речь здесь не о поверхностных фактах, путешествующих от ушей к ушам. Он не знает ни чем она живёт, ни о чём вспоминает, роняя усталую голову на подушку. Теодор может лишь догадываться о причинах, по которым нашёл Эвелин Гамильтон в попытках утопить себя за барной стойкой вчерашним вечером, и как бы уверенно ни звучало его предположение – оно навсегда останется предположением.
[indent]Теодор возвращает своё внимание к девушке, осторожно улыбаясь.
[indent]Если бы он не пропал на добрые шесть лет, им бы не пришлось бороться с волнообразными приступами неловкости. Не было бы недосказанности, резких скачков пульса перед важными вопросами. Если бы Теодор не боялся потерять Эвелин Гамильтон из-за тараканов зашуганного подростка в голове, им бы не пришлось чувствовать себя так, будто они заново знакомятся друг с другом. И пускай Грэм не находит перед собой абсолютно новую неизвестную ему личность, он не в силах притворяться, будто его затяжное отсутствие не принесло свои непрошеные плоды.
[indent]— Я? Никогда! — улыбаясь шире от её умилительной попытки спрятаться в пледе, заявляет волшебник со всей доступной ему театральностью. Всяко лучше, чем мусолить одну и ту же мысль, не покидавшую его с той секунды, как Эвелин ненарочно оставила их дружбу в общем прошлом.
[indent]— Третий вариант, — задирая палец в воздух, прокашливается Грэм, — Я поделюсь с тобой своим, — он выдерживает короткую паузу, задумчиво качая головой, — а затем поеду за новым, — не позволив никому умереть голодной смертью.
[indent]Кивая, он решает не настаивать на омлете и с нарочной неторопливостью кладёт в рот первый кусок, осознавая, как сильно хотел есть всё это время. Он смотрит на неё почти виновато, не преследовав – разве что самую малость – цели смутить Гамильтон её милой попыткой подобрать ему прозвище. Крестовая булочка нравится ему куда больше нескладного оленёнка. Не сказать, что звучит это хоть немного мужественней, но хотя бы не отправляет Грэма в одну возрастную группу с его племянниками.
[indent]Он кивает ещё раз, зарекаясь не мучать Эвелин вчерашними событиями, как вдруг хмурится, мгновенно озвучивая возникший вопрос вслух:
[indent]— Более любопытными вопросами? — морщась и дергая головой в недоумении, повторяет её слова волшебник. Если бы он только знал, что спрашивает. Если бы только знал.
[indent]Теодор давится воздухом в ту же секунду, стоит девушке озвучит тревожащую её «любопытную» мысль. Он даже не успевает подумать о том, что краснеет, как покрывается моментальным густым румянцем. Грэм открывает рот, сводит брови на переносице и нервно мотает головой несколько раз, прежде чем дар речи возвращается в список подвластных ему методов ведения диалога.
[indent]— Нет! Никто не пострадал. Я не видел тебя... голой, — Теодор не успевает закрыть рот, прежде чем его глаза распахиваются шире обычного, а ладони взлетают над столом в красноречивом жесте не складывать два плюс два, получая пять, — Не в этом смысле не пострадал! Я уверен... — он резко морщится и дергает шеей, издавая умирающий скрип – что бы он ни попытался произнести следом, всё звучит плохо; Теодор вновь задирает руку в воздух и сжимает её в кулак, грузно вздыхая, — Забудь. Забудь всё, что ты слышала, — он роняет голову в ладони и на одном дыхании объясняет: — Я одел тебя в майку, а затем помог снять платье. Всё! — если бы костяшки рук могли стыдливо краснеть, они бы были пунцовыми.
[indent]Спустя пару мучительных секунд, волшебник выглядывает на Эвелин из промежутков между пальцами и виновато кусает нижнюю губу. Он ловит себя на не потухшем желании объясниться, но вовремя бросает попытки, боясь, что вместо того, чтобы донести до неё суть, сойдёт либо за хама, либо за извращенца. Или в каком-то мире: «Я бы не расстроился, если бы увидел тебя голой», — звучит хорошо? Мотнув головой, он гонит прочь назойливые мысли и утыкается в омлет, решив, что всем будет лучше, если он замолкнет хотя бы до тех пор, пока цвет его лица не придёт в порядок.
[indent]Правда, молчать до конца завтрака волшебник не собирается и, собравшись с силами, вновь подаёт голос.
[indent]Безввучно выдыхая, Грэм аккуратно улыбается – она вполне могла разозлиться, учитывая сколько раз за сегодняшний день он вынудил их нервно ерзать на стуле, но вместо этого Эвелин отшучивается, слегка ослабляя ставший посреди его горла нервный ком. Теодор мотает головой несколько раз. Нет, последнее, о чём он думал, это о том, что сердце Эвелин Гамильтон окажется недостаточно стойким, чтобы перенести его интерес к парочке деликатных аспектов их общения. Что вовсе не значит, что стоило закидать девушку всеми вопросами, мучившими Грэма с далёких четырнадцати.
[indent]— Я правда не специально, — с неизменно виноватым налётом бормочет Теодор одними губами, делает маленький вдох и расправляя плечи, говорит уже многим уверенней, — Я рад, потому что я точно не хочу проснуться в таком мире, — дернув уголками губ, кивает волшебник.
[indent]Может показаться, что ему вполне достаточно такого ответа, но надо слишком плохо знать Теодора Грэма, чтобы подумать, словно он умоет руки и продолжит свою жизнь, так ничего и не поменяв. Пускай их вчерашняя встреча была волей случая, его нахождение здесь, как и его беспокойство о состоянии их отношений – нет. Рано или поздно этому разговору суждено было состояться; по крайней мере, Теодор верил в это, иной раз вспоминая об Эвелин во время своих разъездов.
[indent]Переставая вжиматься в спинку стула, он подпирает своё лицо кулаком и внимательно слушает размеренный голос Гамильтон. Его румянец и потерянный вид отступают, сменяясь едва различимой мрачной тенью, мелькающей в экспрессиях молодого человека. Одно дело – знать правду, и совершенно другое – слышать её словами другого человека. Он кивает несколько раз, не собираясь оспаривать то, о чём думал и сам.
[indent]— Я совсем не пытался отгородить тебя от своей жизни, — нарушая короткую паузу, отзывается Грэм, — Я... — волшебник хмурится, опуская ладони перед собой – он знал, что Эвелин было не наплевать на него, но никогда бы не зазнался до такой степени, чтобы полагать, словно она будет искать с ним общения, которым он её «ограничивал», — Наверное, я пытался, — неожиданно Теодор издаёт смешок и улыбаться чуть шире, слегка роняя голову, — Только не смейся. Я хотел вырасти. Я боялся, что если ты, действительно, узнаешь меня, то наше общение сойдёт на нет само собой, а потом... Последний год. Два? Они были странные. Я толком не заметил, как они прошли, и, если честно, рад, что тебя миновала участь находиться в моём обществе чаще. Я совсем не хочу, чтобы ты думала, будто моя жизнь – закрытая для тебя книга. Во-первых, книгу о ней не напишешь, а во-вторых, — Теодор тяжело вздыхает, поднимая глаза к девушке, — Ты знаешь, что у меня плохо выходит разговаривать о себе, когда всё не очень хорошо, и я... просто молчу, — сводя брови на переносицей, Грэм качает головой какой-то своей мысли, — Что бы тебе ни было интересно, я всегда готов рассказать, — может быть, где-то в глубине души Теодор всё ещё опасается увидеть разочарование в глазах Эвелин, он давно уже решил, что не станет позволять своим страхам диктовать как и кому он открывался.
[indent]Да и несколько лет путешествий в узком кругу тех, кому за тридцать, значительно подправили взгляды Грэма на возрастную пропасть между людьми. Его коллеги не казались ему другим подвидом. Их ум и жизненный опыт редко приравнивались к цифре в документах. У некоторых его знакомых мозгов с годами скорее убывало, чем прибавлялось. Пожалуй, единственное, о чём волшебник жалел, это что пришёл к этому так поздно. Может быть, не бегай он от Эвелин Гамильтон, как от боггарта из кладовки, давным давно бы понял, что все страшные сценарии были всего лишь разыгравшейся фантазией.
[indent]— Да, слышал, — кивнув, Теодор возвращает всё своё внимание на девушку, — Сплетни, пожалуй, самый быстрый вид транспорта на этом острове, — не без осуждения, ведёт бровью волшебник.
[indent]Он был не против того, чтобы послушать о жизни Эвелин Гамильтон, но предпочёл бы получить новости от неё самой. Вдруг она не хотела, чтобы кто-либо узнал? Вдруг их окружение всё переврало? Теодору казалось, что забирать у Эвелин возможность рассказать всё так, как она считала правильным, было несправедливо.
[indent]— Ты так говоришь, как будто два месяца – это много, — негромко противится Грэм, дернув уголком губ.
[indent]Он не знал какие отношения связывали Эвелин и Леннона. Точнее, как много мужчина значил и значит в её жизни. Сказать по правде, Грэм нарочно избегал разговоров о влюблённой парочке, самолично не желая вдаваться в подробности. За все те разы, что ему довелось наблюдать избранника Гамильтон на близком расстоянии, он так и не смог сжиться со сценарием, где Эвелин выбрала его в качестве человека, с которым проведёт всю свою жизнь. Нет, не подумайте. Теодор не считал Леннона ужасным. Мужчина был вполне себе приятным, воспитанным и настолько обыденным, что сказать о нём нечто способное вызвать яркую эмоцию было просто невозможно. Рядом с таким мужем жизнь Эвелин Гамильтон сложилась бы абсолютно среднестатистически, и почему-то большей трагедии Грэм не мог себе представить.
[indent]— Не я? — хмурясь, волшебник тратит добрый десяток секунд, чтобы сжиться с идеей, где он справляется с проблемами лучше, чем человек напротив. Лучше... Что вообще это должно значить?
[indent]Он толком не успевает усвоить произнесённое предложение сбежать отсюда, широко распахивая глаза на Гамильтон и принимаясь отрицательно качать головой. Это он прокатил их по воспоминаниям вчерашнего вечера. Это он отдалился от неё настолько, что они оба признали это вслух сегодня. Это он находил способ вогнать их в краску, произнося очередную неловкую истину. Так почему спустя столько времени, брать на себя ответственность и извиняться продолжает Эвелин?
[indent]— Эва! Что ты такое говоришь? — продолжая отторгать идею, где он поднимается с места и бежит прочь, всем своим телом, не успокаивается Грэм, — Нет. Нет, я, — Теодор говорит тише, — Я рад, что мы разговариваем, — согласно кивнув, он складывает руки друг на друга и упирается в них всем весом, заметно задумываясь, — Я думаю... это нормально. Нам давно не выдавалась возможность поговорить наедине без риска на постороннее вмешательство. Не удивительно, что выходит не так... естественно, — хмыкая, осторожно улыбается Грэм, — Думаю, это пройдет. Со временем, — прокашливаясь, он поднимает тёплый взгляд к её лицу, — Я могу себе представить как... растеряно ты должна себя чувствовать. Я знаю это ощущение, когда надо куда-то двигаться, но опций так много, что ты не знаешь откуда начинать, — дернув плечами, неспешно объясняет Грэм, — Однако в тебе есть одно незаменимое качество. Никогда не поверю, что Эвелин Гамильтон не найдёт что-нибудь, что её заинтересует, стоит ей набраться сил. Учитывая, как упрямо ты хотела добраться до дома сама, капитулянткой тебя точно не назовешь, — принимаясь широко улыбаться, Теодор находит ножку её стула под столом и аккуратно пихает ту носком.
[indent]Он затихает на короткое мгновение, борясь с собственной головой за необходимость произносить всё, что вертится в мыслях волшебника. Теодор делает глубокий вдох и всё же решается.
[indent]— Пожалуйста, только не думай, что я хочу тебя обидеть своими словами. Я толком не знаю ничего о Ленноне, чтобы вообще что-то говорить, но... мне кажется, что ты заслуживаешь человека, с которым тебе не придётся сомневаться в ответе, — замечая стрелку часов краем глаза, Грэм прикусывает себя за щеку, но нарочно отворачивается от циферблата. Ничего страшного, он может позволить себе одно опоздание в десять лет. Кто знает, не окажись он сегодня у неё под окнами, сколько времени бы прошло, прежде чем волшебник собрался с силами и заявился в жизнь Гамильтон с широкого шага.
[indent]— Эвелин, я могу обнять тебя? — честное слово, заданный вопрос так же внезапен для Грэма, как и для неё.
[indent]Решая не церемониться, Теодор поднимается со стула и одним шагом оказывается напротив девушки, склонившись, чтобы аккуратно сжать её в объятьях. Несмотря на то, что их не разделяли года разлуки, Грэм не может избавиться от ощущения, будто так оно и есть, будто он только-только вернулся спустя столько времени. Он старается не вмешиваться в её личное пространство лишнее время и неспешно отступает, задерживая ладони на её плечах на пару секунд дольше. Грузно вздохнув, он вновь косится на циферблат.
[indent]— Я совсем не хочу тебя оставлять, но если я задержусь ещё немного, возможно, за мной явится поисковой отряд, — нехотя отзывается Грэм, замолкает и тут же загорается всем лицом, — Слушай, ты... занята на следующих выходных? Или через выходные? Или на неделе? Лучше скажи мне, когда ты свободна, — вспыхнув смешком, виновато краснеет волшебник, — Я бы очень хотел увидеться с тобой ещё, если... ты захочешь, — Теодор никогда не давал обещаний беззаботно; он сказал, что хочет сделать что-то с выросшим между ними расстоянием и не собирался ждать второго пришествия, чтобы приступить. Здесь и сейчас всегда лучше призрачного завтра, которое, как он выяснил на собственном опыте, может и не наступить.

Подпись автора

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯ only in my darkest moments can i see the light
I   T H I N K   I ' M   P R O N E   T O   G E T T I N G   B L I N D E D   W H E N   I T ' S   B R I G H T

well, this december, i'll remember ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯